– Если не будет улучшений, приходите через неделю.
Вот и все. Пока женщина мыла руки, Поммеренке быстро поблагодарил ее и откланялся.
С чувством громадного облегчения, но совершенно взбаламученный он выскочил на улицу и какое-то время бесцельно слонялся по городу. В конце концов, Рюдигер взял себя в руки, нашел аптеку и купил мазь, которая стоила почти двадцать марок. Вернувшись на работу, он зашел в туалет и попробовал лекарство.
Даже за письменным столом Поммеренке не сразу восстановил внутреннее равновесие. Перед глазами продолжала стоять картина пережитого позора. Отгоняя ее, Рюдигер принялся систематически изучать те номера газеты, где среди авторов значился Феликс Бастиан.
Со всевозрастающим интересом Рюдигер читал статьи Бастиана в регулярной колонке редактора, где он брал на мушку «отцов города». Статьи острые, ядовитые. Написаны с блеском. Их можно подать как важные косвенные доказательства антиконституционных взглядов Бастиана, хотя непросто отобрать уличающий материал. Лишь к концу рабочего дня забрезжила конкретная зацепка. «Шип» поместил объявление, что сегодня вечером состоится собрание, где Феликс Бастиан выступит с речью против деятельности «серых волков» и об исламских школах района.
Какое дело Бастиану до турок?
Звонок Томбергу в отдел «Иностранные экстремисты» кое-что прояснил. В районе, где работал Бастиан, за последнее время участились стычки между правыми и левыми турецкими экстремистами.
– Сегодняшнее собрание тоже пахнет скандалом, – предупредил Томберг.
Поммеренке распорядился послать сотрудника для наблюдения. Причем просил выделить толкового работника, профессионала из «конторы», а не внештатника. Нужны результаты, которым можно дать ход.
Без пяти четыре Рюдигер опять сложил газеты в аккуратную стопку. Напряженная работа не смогла изгладить из памяти пережитого унижения. Он решил идти прямо домой, как следует вымыться и тщательно обработать трещину мазью. Может, завтра удастся заняться делом в полную силу.
Мучения продолжались. Каждый раз он едва успевал до туалета. Теперь у Рюдигера приступы бывали не только утром, но и днем. Захлопнув в последний момент дверь кабинки, он подолгу сидел на стульчаке с понурой головой, подпирая ее ладонями. На какое-то время (до следующего утра) наступало облегчение, но настроение было скверное и совершенно нерабочее. Больше всего страдало его уязвленное самолюбие.
А тут еще Барбара с гордостью сообщила, что Конни, которому недавно исполнился год, днем остается сухим.
