Но, пожалуй, мать вышла за него замуж не только поэтому. Скорее всего ей хотелось вырваться из тесной родительской квартирки в поселке железнодорожников.
После развода воспитанием Рюди занялись старики, прежде всего бабушка, которая делала это по-своему. Она руководствовалась двумя принципами. Первый был прост и приятен.
– Рюди – золото, а не ребенок! Вы не представляете себе, до чего он талантлив и одарен. Замечательный мальчик.
Рюдигер быстро смекнул, как поддерживать такое мнение о себе. Он вел себя безукоризненно. Когда приходили гости, он спрашивал, как его учили: «Можно выйти из-за стола?», если другие еще ели. Словом, он старался быть самым что ни на есть благовоспитанным ребенком, то есть вести себя, говоря словами бабушки, «сообразно правилам приличия».
А то, что бабушка считала «неприличным», делалось так, чтобы она этого не замечала. Играя в песочнице, он любил исподтишка стукнуть другого ребенка лопаткой, и тут же сам пускался в рев:
– Он меня ударил!
Кто уж тут усомнится? Во всяком случае, не бабушка. Второй ее принцип гласил: «А что люди подумают?» Она пускала его в ход тогда, когда Рюди шалил или вообще обращал на себя внимание чем-либо нехорошим. Тут-то она и вспоминала про людей.
Со временем Рюди научился пользоваться и этим в ситуациях, которые сулили ему неприятности. Кое-какие вещи очень раздражали бабушку. Например, она сердилась, если он заигрывался и не слышал, когда она звала его за стол.
– Рю-ю-ди! – разносилось тогда по улицам железнодорожного поселка.
Бабушка стояла у распахнутого окна на втором этаже, а Рюди носился по двору, весь в пылу футбольного сражения – ведь счет был 7:4, а игра шла до десяти голов (после пяти – смена ворот), и оставалось забить еще три мяча.
В зависимости от ударения можно было судить о срочности зова. За троекратным «Рю-ю-ди!» обычно следовало «Рюди-и-и!» с протяжным и угрожающим «и-и». Если же и на этот крик белокурый внук не выскакивал из-за угла, то раздавался краткий и совсем уже серьезный клич:
– Рюди!
Но счет к этому времени уже 9:7, и пусть картошка совсем остынет, игру прекращать нельзя… Тогда по поселку разносилось страшное, зловещее имя:
– Рююдигер!
Тут уж никаких промедлений. Рюди, он же Рюдигер, мчался сломя голову по лестнице, не дожидаясь, пока бабушка сама выйдет во двор, а влетев в квартиру, задыхаясь, оправдывался;
– Прости, бабушка. Пришлось помочь господину Зильбершмидту. Он огораживал курятник и попросил, чтобы я подавал гвозди.
