Иоганнес был отпрыском его первой жены Дженни Ласе — маленькой, пухленькой и меланхоличной женщины, которую доктор считал работящей, но мало одухотворенной. Ребенок родился 2 июня 1847 года в деревне Вайссенштайн, где обосновались молодожены. Отецврач не смог вырвать у смерти старшую дочь и не надеялся сохранить жизнь мальчику, родившемуся от истощенной матери. Молитва его была проста: «Господи, я отдаю его Тебе. Он крещен как Иоганнес. Ты определишь его путь. Веди его к вечному покою или к служению». Спустя четыре года Дженни умерла от сердечного приступа. Она подарила мужу шестерых детей, двое из которых умерли. Элегантный вдовец Карл Герман, не выждав и года, повел к алтарю в Якоб-кирхе, в Риге, новую жену Лину, которой едва исполнился двадцать один год.
Иоганнес, стремясь уйти от одиночества, пытался завести друзей. Не чувствуя себя уютно в университете, он написал почти с мольбой в дирекцию миссии в Базеле патетическое письмо: «Возьмите меня, воспитайте меня, используйте меня для того, в чем я вам кажусь способным». Бодрый пиетизм отца оказывал на него сильное влияние: «Я хочу быть среди единомышленников, в которых растворилось бы мое „я“. Я в ложном положении по отношению к себе самому и своей жизни. Одно лишь может внести покой в мое сердце — надлежащее воспитание». Оставив надежду испытать суровость монастырской жизни, он бросился в джунгли язычников, а потом, болезненный, бледный и обессиленный, сосланный в царство бесконечных молитв, стал искать умиротворения.
В Кальве Иоганнес не осмеливался верить своему счастью. В доме Гундертов его приняли как родного. Хозяин и ассистент увлеченно вели научные и теологические беседы. В очаровательную и набожную Марию он тотчас же влюбился.
Она старше его — ей скоро будет двадцать шесть. Есть ее фотография этого времени с двумя сыновьями, Теодором и Карлом, где она запечатлена с тщательно уложенными на прямой пробор волосами: крохотный кружевной воротничок застегнут медальоном, небрежно наброшен платок, резкая складка у рта. Взгляд кажется обращенным в пустоту или, скорее, в созерцание невидимого. С упрямой отрешенностью она лелеяла душевное тепло, в убежище своего внутреннего мира прятала следы прожитых лет. Ее звали в Индию учиться медицине, чтобы потом ухаживать за больными. Но дети и стареющие родители приковывали ее к Кальву, к семье, чьи фамильные черты отразились и в ней: та же гордая линия скул, тот же суровый крестьянских дух, тот же строгий пиетизм.
