Ну, сначала-то я еще не очень этих, своих, боялся: ну, побьют, — что я, не дрался, что ли?! Но тут происходит нечто, и меня мандраж берет уже по-настоящему… У нас во дворе сосед с собакой вышел погулять, собака к сараю… Дверь приоткрыта, собака — туда. Взвыла, заметалась, хозяина, значит, зовет. Он заходит за нею в сарай, а там… труп!!! Мужик лежит, старым тряпьем прикрыт. Сосед в крик. Пока милиция приехала, мы уж все посмотрели. Кто-то говорит: «следы затопчете», — а, ерунда, какие там следы, ночью дождь прошел… Да-а… Вот и я посмотрел, стало быть… Только я смотрю, и кажется мне, что это тот самый мужик, который вчера стоял с нашими в подворотне, а я в аккурат мимо проходил!.. Тут-то я и испугался. Тут-то я и под кровать стал заглядывать, когда дома никого не было, и в уборную забоялся ночью выходить, и даже нож кухонный под подушку клал, от матери втайне. Мать, бывало, этот нож все ищет, ищет, а я на место положить забыл!.. Да-а, и все мне мерещится, что парни запомнили, что я тогда мимо проходил, и поняли, что я мужика того распознал… И вот я, бывало, иду по двору, а мне чудится: в спину они мне смотрят, и уже решение у них есть, они только момента ждут… И еще я боюсь конечно и того, что если насчет этой истории все-таки докопаются, то меня милиция за недоносительство… вместе с ними…
Вот так моя жизнь и идет. Тимуру я эту историю так рассказываю: мы мол с парнями и с этим мужиком все вместе стояли, потом я пошел по делам, а парни тем временем… Тимур, бедный, дрожит, а я говорю, что у ребят план был и на их, Интерлингаторов, квартиру налет совершить, да я, дескать, разубедил…
М-да… А параллельно я при этом все делаю, чтобы остальному семейству Тимурову, включая кухарку, понравиться, чтобы доверие их заслужить. Я и с Тимуром во время его болезни (он часто болел) уроки готовлю, и деда о его революционных подвигах расспрашиваю (старик обладал редкостным умением о самом интересном рассказывать страшно нудно), и у отца Тимура книги беру, интерес проявляю, и с Розой Ивановной, матерью Тимура, в распределитель за продуктами езжу, и даже за кухарку посуду мою, когда та на свидание не поспевает. Словом, изображаю крепкого, работящего, но одновременно и не без способностей, любознательного мальчонку, из простых. Нелегко мне бывало порою, нелегко. Роза — баба деспотичная, подозрительная, капризная. Два года назад померла, рак, а силищи, жизненной энергии была непомерной. Тимура-то она и замордовала, любя без памяти, ну и мной помыкала, сообразивши, что я в ее руках, поизмывалась вволю. Из дому меня выгоняла, так, ни за что, власть свою проявить, покуражиться, настроение срывала. Однажды заявила, сволочь, что я деньги у нее из комода украл, пощечину мне влепила! Но тут уж Тимур выручил — истерику закатил, изображал, что возмущен очень ее поступком, по полу валялся, кричал: «не смей, из окна выпрыгну!!!» Напугалась, дура, думала, что у него падучая. А я-то понимал, разумеется, отчего истерика у него — от страху, что я угрозу свою исполню, их дом своего высокого покровительства лишу… Ну и деньги сразу нашлись конечно: эта дура сама обсчиталась, я на такое пойти не мог: хоть и подмывало иногда что-нибудь спереть, знал, что не имею права, не могу себе позволить… Да, натерпелся я у них… Не раз меня тянуло плюнуть на все, взбунтоваться! Когда постарше стал, гордость зашевелилась, даже плакал втихомолку: не вынесу я этого унижения! Смирял себя, однако, успокаивал, в дом к ним возвращался. А Роза на другой день и не помнила ничего…
