Мы долго молчим. Я бесцельно гляжу в окно. Василий Николаевич лениво набивает трубку табаком.
-- Когда же полетим? -- вырывается у него. Я ничего нового сказать не могу и молчу.
-- Собакам и то надоело ждать. Утром зашел проведать Бойку и Кучума, они не ласкаются, в глаза не смотрят, будто я виноват, -- рассказывает он.
-- Хватит, Василий, тут и без твоих разговоров тошно. Еще немного потерпи, найдут новую площадку на реке, часа не задержимся -- улетим.
В комнату вошла хозяйка с кипящим самоваром.
-- К вам дедушка пришел, войти стесняется, может, сами выйдете? -сказала она мне, заваривая чай.
-- Кто он? -- спросил я.
-- Тутошный, дело у него к вам какое-то.
В сенях стоял дородный старик, приземистый, на вид лет шестидесяти. Одет он был по-зимнему. Дубленый полушубок, изрядно поношенный, но без единой латки, туго перевязан кумачовым кушаком. На ногах лосевые унты, в двух местах аккуратно перехваченные ремешками. На голове старика глубоко сидела заснеженная самодельная барашковая ушанка. Она обрамляла сверху и с боков приветливое, коричневое от ветра лицо, опушенное снизу окладистой бородою.
Он посмотрел на меня со странной детской растерянностью.
-- У нас промежду промышленников слушок прошел, будто вы охотой занимаетесь, -- начал он крутым баском, переступая от неловкости с ноги на ногу. -- Вот я и прибежал из зимовья, что в Медвежьем логу: может, поедете до меня -- дюже коза пошла.
-- Вы что ж, охотник? -- спросил я, обрадовавшись столь приятному гостю.
-- Балуюсь, -- замялся он и, откашлявшись, вдруг осмелел. -- С детства маюсь этой забавой. Еще махонький был -- на выстрел бегал, как собачонка, так и затянуло. Должно, до смерти!
Секунд пять, не больше, ему хватило на то, чтобы осмотреть меня и Василия Николаевича, и с его лица исчезла растерянность. Затем, немного отогревшись, он уселся на краешек табуретки, сбросил на пол шапку-ушанку, меховые рукавицы и стал сдирать с бороды прилипшие сосульки. А сам нет-нет да и окинет пытливым взглядом комнату.
Громко хлопнула наружная ставня.
-- Опять завьюжило, -- сказал Василий Николаевич, искоса поглядывая на старика.
-- По козам самый раз!
-- Да вы раздевайтесь, -- предложил я.
-- Благодарю. Ежели уважите приехать, то я побегу. А коза, не сбрехать бы, вон как пошла -- табунами, к хребту жмется; должно, ее со степи волки турнули.
Василий Николаевич так и засиял, так и заерзал на стуле.
-- Да раздевайтесь же, договориться надо, где это и куда ехать, -- сказал он.
