— Ты же не любишь его, — растерянно прошептал Правитель, — или все же?..
— Нет! — с презрением оборвала его дочь и резко поднялась на ноги. — А если б я сказала, что люблю, вы бы его отпустили?
Ее отец встал вслед за ней.
— Нет. Вы оба виноваты и должны быть наказаны.
— Да, конечно. За то, что посмели быть счастливы без вашего позволения.
— Евангелина, — сказал Правитель, в его голосе слышалась усталость, — иди, пожалуйста, к себе и никуда не выходи, пока я тебе не разрешу.
Она молча повернулась и вышла.
Гвардейцы передали тюремщику Филипа и приказание Правителя запереть того в одиночной камере, что и было незамедлительно выполнено. Помещение оказалось крошечным и темным, тусклый свет факела проникал сквозь узкое оконце, расположенное под самым потолком и выходившее в коридор. Это было даже не окошко: строители просто не заложили часть самого верхнего ряда камней стены, то ли для вентиляции, то ли для освещения. Молодой человек рухнул на голую деревянную койку и остался лежать, глядя в низкий сырой потолок. Он не мог позволить показать свое отчаяние Ив, да и при друзьях раскисать не хотелось. Теперь можно перестать притворяться. «Со служанками пошутил… Шон наверняка решил, что я сумасшедший. Хотя девчонки действительно подняли настроение… А Кайл, бедняга, в таком шоке от того, что узнал про свою зазнобу, как ее Шон называет… Хорошие они ребята, у меня таких друзей никогда не было. Жаль, больше их не увижу. Возвращаюсь, наконец, в свой привычный круг, где и сдохну! Но за то, что у меня было с ней, это не такая уж большая плата… А вот кто точно не в своем уме, так это крестный: я вполне устраиваю его, как Правитель, страну он готов мне доверить, а вот как зять… Дочери его я не достоин, а ведь он готов любому ее отдать, сам сказал "найду дурня", только не мне!» Филип не выдержал и неслабо двинул кулаком в каменную стену. Боль пронзила руку до локтя, и «приятные» мысли на время отступили.
Он долго лежал, сосредоточившись на ощущениях в ноющей кисти и стараясь сохранить голову пустой. Спустя какое-то время в замкЕ загромыхал ключ, дверь открылась, и в камеру заглянул здоровенный тюремщик. Он швырнул на пол тряпичный сверток.
— Переодевайся, красавчик, да поскорее, я хочу забрать твои шмотки.
Дверь захлопнулась. Филип не стал тянуть с выполнением приказа, понимая, что «дружелюбный» охранник долго ждать не будет, и не желая выслушивать комментарии относительно своих скрытых одеждой достоинств. Едва он закончил, как дверь снова открылась. Пленник поспешил отойти подальше.
