— Ты лишишься своего жалкого наследства, еще не получив его, — сказал как-то другу Шон. — Что за странная возникла у тебя фантазия? Они даже не знакомы.
— Наследства я не лишусь, а, пожалуй, удвою его, и оно перестанет быть жалким, — посмеивался Кайл. — Конечно, они скрывают свои отношения, зачем им огласка? Ты же видишь, как Старикан носится с Филипом, у него явно на парня какие-то планы. И вряд ли ему понравится, что у дочурки тоже имеются виды на его любимца. Может, он действительно даже знакомить их не хочет, чтобы факелом в солому не тыкать, выражаясь поэтически.
Шон ухмыльнулся.
— Что до Евангелины, — продолжал Кайл, — я уверен, у нее недавно кто-то появился. Она пытается делать вид, будто все по-старому, и у нее это неплохо получается, но если присмотришься, то увидишь — даже ее движения стали другими, более мягкими, что ли. А недавно я случайно встретился с ней взглядом, когда мы стояли на посту у дверей Старикана, а он ее зачем-то вызвал. Я чуть не ослеп, такое счастье лучилось в ее в глазах. Она их тут же опустила и, готов поклясться, здорово испугалась, что я заметил. А уж как она похорошела!
— Ты совсем помешался на этой девчонке, так что все это могло тебе просто привидеться, — не сдавался Шон. — Но даже если поверить в твою правоту, где доказательства причастности нашего друга?
— Кто же еще мог приручить эту дикую кошечку? В последнее время больше никто новый при дворе не появлялся. Вряд ли она внезапно воспылала к кому-то, кого знает уже не первый год. А тут возникает молодой герцог Олкрофт и все при нем: внешность, богатство, умение обращаться с женщинами, других талантов не счесть — эта парочка очень подходит друг другу. Ведь не станешь же ты убеждать меня, что она снизошла до простолюдина и спит с конюхом или лакеем?
— Нет, до простолюдина она точно не опустится. А вот насчет Филипа звучит убедительно…
— Ты только, пожалуйста, ребятам ничего не говори, не порти мне игру.
— Ладно, удваивай свое наследство.
До весеннего бала оставалась неделя, и Правитель решил посетить последнюю примерку платья дочери, дабы все проконтролировать и потом подобрать драгоценности. Он постучал в дверь ее покоев и получил разрешение войти. Портной был уже там, при появлении Правителя он низко поклонился. Ив переодевалась за ширмой. Через несколько минут она вышла, и нижняя челюсть ее отца безвольно отвисла. Дочь облачилась в облегающее платье из какой-то необычной переливчатой материи, по цвету напоминающей перламутровую бело-розовую раковину. Руки оставались обнаженными, на плечах лежали лишь тоненькие лямочки. Спереди взор услаждало глубокое декольте, спина оставалась открытой почти до самого основания. Но не это поразило Правителя, привыкшего видеть на придворных дамах и гораздо более смелые вырезы. Свойство материи и покроя было таково, что хотя платье и закрывало большую часть фигуры, а ткань не просвечивала, у смотрящего создавалось впечатление, что девушка стоит перед ним обнаженной, покрытой лишь тонким слоем перламутра, не скрывающего, а, наоборот, подчеркивающего каждый изгиб тела. Белья под платьем не просматривалось.
