— Врешь.
— И что неспроста он, — невозмутимо продолжал музыкант, кивая на шагавшего впереди офицера, — так передо мной лебезит: знает, откуда я, знает и боится. И что в Изумрудном Городе уж наверняка найдется твое лекарство. И что идти до его ворот осталось всего-то три станции…
— Врешь!
— Знаешь, что? — рассерженно сказал ей Леонид. — Когда просишь чуда, надо быть готовым в него поверить. А то проглядишь.
— Надо еще и уметь отличать чудеса от фокусов, — огрызнулась Саша. — И ты меня этому научил.
— Я с самого начала знал, что нас выпустят, — ответил он. — Просто… Не хотел торопить события.
— Просто хотел потянуть время!
— Но я тебя не обманывал! Средство от болезни существует!
Они подошли к заставе. Офицер, изредка с любопытством оглядывавшийся на них, вручил музыканту его пожитки, вернул патроны, документы.
— Ну так что, Леонид Николаевич, — козырнул он, — контрабанду с собой забираем или на таможне оставим?
— С собой, — съежилась Саша.
— Ну, тогда совет да любовь, — напутствовал их Альберт Михайлович, провожая мимо тройных рядов брустверов, мимо вскакивающих со своих мест пулеметных расчетов, мимо решеток и сваренных из рельсов ежей. — С импортом, думаю, проблем не возникнет?
— Прорвемся, — улыбнулся ему Леонид. — Я не должен вам этого говорить, но честных чиновников нигде не бывает, и чем суровее режим, тем меньше сумма. Надо только знать, кому заносить.
— Вам, думаю, хватит и волшебного слова, — хмыкнул офицер.
— Пока действует не на всех. — Леонид опять потрогал скулу. — Что называется, я не волшебник, я только учусь.
— С вами будет приятно иметь дело… Когда выучитесь. — Альберт Михайлович склонил голову, развернулся и зашагал обратно.
Последний солдат открыл перед ними калитку, проделанную в толстой решетке, которая сверху донизу перегораживала туннель. За ней начинался пустой, прекрасно освещенный перегон, стены которого были местами опалены, местами выщерблены, словно от долгих перестрелок, а в самом конце виднелись новые полосы укреплений и растянутые от пола до потолка полотнища знамен.
При одном их виде у Саши заколотилось сердце.
— Чья это застава? — резко останавливаясь, спросила она у музыканта.
— Как чья? — Тот удивленно посмотрел на нее. — Красной Линии, естественно.
* * *
Ах, как давно мечтал Гомер снова попасть сюда, как давно не был в этих чудных местах…
На интеллигентской Боровицкой, сладко пахнущей креозотом, с ее уютными квартирками, устроенными прямо в арках, и читальней для монахов-браминов посреди зала — заваленные книгами долгие дощатые столы, низко свисающие лампы с тканевыми абажурами; с ее поразительно точно воссозданным духом дискуссионных кухонь кризисных и предвоенных лет…
