С тех пор мы часто разговаривали с ним и даже немного подружились.
Но этот непроницаемый забор, разделяющий нас – он рос непрерывно, хотя и незаметно для глаз, и все больше и больше мешал нашей дружбе.
Мне было обидно до слез, но олешка не понимал меня. В его красивую маленькую головку не укладывалось то упорство, с каким я собственноручно возводил между нами эту черную преграду. Сначала она покрыла его копытца, напрочь заглушив шелест осенней листвы, затем достигла колен, полностью обездвижив, теперь упрятала олененка почти по грудь. А он смотрел на меня, не моргая, смотрел так, словно этот несчастный заборчик – единственное, что не позволяет ему сделать последний шаг в мою сторону, решительный прыжок из плоскости изображения сюда, в мой мир.
Глупенький, ну какой же ты глупенький!
Неужели ты думаешь, что здесь лучше? Здесь хуже, стократ хуже, настолько, что сам я, не медля ни секунды, ушел бы отсюда куда-нибудь-угодно, если б только знал, если б только было, куда… Пойми, маленький, во всем этом мире, во всех этих мирах, если собрать их в кучу, а затем отбросить все лишнее, ненужное, останемся только мы с тобой. Только ты и я.
Ты уж поверь мне, пожалуйста, загляни мне в душу, если не веришь так, видишь, я стою перед тобой на коленях, неужели я могу соврать даже сейчас?
Меня ведь тоже когда-то звали «олешкой»…
5000, счет продолжается!
Откуда взялось это самоуверенное «счет продолжается»? Может быть, так говорил какой-то спортивный комментатор в те времена, когда я еще смотрел телевизор? Я так и не смог вспомнить.
Но это нисколько не омрачало охватившей меня радости.
Поздравьте меня, я преодолел ровно половину пути! Говорят, что половина не может быть большей или меньшей, она бывает только первой или второй, но в любом случае равной. Врут. Половина, оставшаяся позади, была самой сложной. Дальше будет… Дальше…
Капля медленно стекла по запястью. Что это, дождь?
Я осторожно перекатился на спину и подложил руки под голову. Глаза закрылись сами, словно под воздействием силы тяжести, но и на внутреннюю поверхность век кто-то настойчиво продолжил проецировать научно-популярный фильм из жизни простейших. Черные амебы алчно спаривались, перетекали друг в друга. Они отрастили себе жгутики и могли теперь разговаривать на своем странном односложном языке.
– Там? – спрашивали одинокие одноклеточные, подплывая к рою.
– Тут, – хором отвечали организованные.
– Вай? – кокетливо интересовались первые и трепетали от любопытства.
