– Ну, а как вы себя теперь чувствуете? – первым делом пролепетала она.
Позвонить дважды за одно утро, чтобы осведомиться о моем самочувствии, согласитесь, это уже несколько слишком! Даже принимая во внимание ее обычную рассеянность.
Я, кажется, сильно разозлился и начал выкрикивать в трубку что-то злое, неуместное про умственные способности секретарши, про ту неуемную заботливость, которая порой обуревает одиноких женщин ее возраста, и закончил тираду унизительно-безличным «понаехало вас», а потом спросил, как часто она собирается отвлекать меня своими звонками?
– Часто?! – изумленно произнесла она на вдохе. И возмущенно выдохнула:
– Да я последний раз вам звонила еще…
Я бросил трубку.
Ненавижу хамство! И очень болезненно переживаю любой конфликт, даже самый незначительный. Крошечный инцидентик в общественном транспорте, в магазине, в кабинете шефа – и все, до конца дня мне обеспечено отвратительное настроение. Все валится из рук, мозг утрачивает способность свободно мыслить и может только раз за разом восстанавливать в памяти ненужное, рассматривать его с разных сторон, перебирать… Такие дни лучше вообще перелистывать, выпускать из жизни, все равно ничего хорошего…
Вот, смотрите, что я говорил! Чуть не пропустил нужный кусочек!
И так всегда. Стоит только услышать последовательность слов: «да», «кто», «ты», «вообще», «тут», «такой», «чтобы», как сразу же… Сразу… Же… Ага, вот так, перевернем… А теперь… Нет, не получается, даже если слегка надавить. Так о чем я только что говорил?..
Я лег животом на пол, так удобнее. Все под рукой и голова почти не кружится.
3138.
Иногда мне кажется, что его глаза гладят на меня с укором. За что?..
Это похоже на замедленную обратную перемотку видеокассеты, если такая бывает. Я не отгадываю головоломку, я загадываю ее. Я беру готовую картину и скрупулезно покрываю ее черными кусочками. Их тысячи, сказал бы прагматик. Их тьмы, откликнулся бы лирик. У монголов за «тьмой» следовала только «тьма тем», потом наступало «много».
Ты уже не заметишь этого «много», тебе просто станет темно. Но это будет еще не скоро, увы…
Я не помню, когда впервые заговорил с ним. Это вышло как-то само собой. Он выглядел таким слабеньким и беззащитным, он так смешно поежился, когда верхний ряд черных кирпичиков коснулся его копытца… Как будто ему стало холодно там, за этим черным. Холодно или страшно… Я не удержался и принялся что-то тихонько нашептывать в его ушко, что-то успокаивающее, лишенное всякого смысла, бессвязное. Однако, как мне показалось, в его взгляде вспыхнул на миг огонек благодарности.
