— Ах, это ты, Кутай! Сколько же мы с тобой не видались? Еще с разгрома Луня? — Солод, близоруко щуря свои добрые глаза, часто помаргивал, словно у него был тик.
— Как у тебя с механизмом? — Кутай обнял его, ощутив под руками худощавое тело.
— На шестьдесят и три десятых процента ниже твоего по всем показателям, а шестеренки крутятся. Только вот очи мои, очи! Боюсь, спишут по близорукости.
— Бумажки читаешь, и ладно, — утешил его Кутай. — Зачем тебе острые очи? Кабы тебе целиться в мушиное крылышко, тогда другой мадаполам… Кутай приступил к делу: — Знаешь, зачем я к тебе? Посвящен?
— Посвящен подробно.
— Ну, и где гастролер? Могу его проведать?
— Обязан. Такой приказ. — Солод извлек из сейфа папку, погладил ее белой, мягкой ладонью. Сверкнуло обручальное кольцо на выхоленном пальце Солода.
— Можно поздравить? — спросил Кутай.
— А ты разве не знал? Медовик отгулял в Киеве.
— Нехорошо.
— Что нехорошо? Дивчина дай боже! К тому же по моему вкусу.
— Блондинка?
— Филологичка, со знанием закордонной мовы. Англичанка, так сказать. Это, что ль, нехорошо?
— Нет. Кольцо. Сними его. Не принято у нас. Пережиток.
Солод послушался, трудно стянул кольцо, положил в кошелек.
— Правильно. Недоучел ваши джунгли. Вы же тут все Монтекристы, Наты Пинкертоны. — Солод говорил обидчиво, хотя и старался спрятать обиду за шуткой.
Приступив к делу, он посерьезнел, было видно, что делу он отдавал всю душу.
Солод расположился напротив Кутая, старательно развязал черные шнурки картонной папки, раскрыл ее и со вздохом сожаления надел очки.
Очки ему шли, лицо становилось более значительным, как определил Кутай, с рассеянным интересом наблюдавший за бывшим однокашником.
Да, что ни говори, профессия накладывает свою печать на человека. Вот взять, к примеру, Солода. Был бы он на заставе, куда девалась бы его медлительность, торжественность, задубела бы нежная кожа и на щеках и на пальцах, может быть, пятью годами позже обратился бы и к очкам.
«А не завидую ли я ему? — подумал Кутай. — Возможно, это и есть та инстинктивная зависть ремесленника к мастеру, цехового инженера к инженеру заводской канцелярии: тому вроде и полегче и стул помягче?» Отогнав эти мысли, Кутай стал вслушиваться в информацию Солода о подробностях захвата связника «головного провода» — о тех сведениях, которые Кутай самолично добывал в промозглые лесные ночи.
Солод предполагал, что связник шел с большими полномочиями. Какими? Установить пока не удалось.
