— Давайте договоримся, Андрей Иванович, — предупредил Бахтин, причины наших некоторых промахов искать в нас самих, не ссылаясь на хитрость и изощренность врага, на его якобы мудрость, мистическую неуловимость. Та часть населения, которая терроризирована оуновцами, будет полностью с нами, если увидит нашу силу, нашу не только готовность, но и способность защитить его, не дать в обиду. Прямое столкновение, то есть бой, должны навязывать мы. Понимаете, бой, а не оборона!
— Я тоже так понимаю. Это и мое убеждение… Во мне вы найдете сторонника решительных действий. Только, как и всегда, по причине специфичности моей профессии я подчеркиваю: бой с предварительной глубокой и тщательной разведкой.
— И в этом у нас разноголосицы не будет, Андрей Иванович. — Бахтин страдальчески улыбнулся, присел, передал подметное письмо Муравьеву. — Там как будто бы подслушивают нас. И берут нас, военных, чекистов, на испуг.
Муравьев прочитал, перевернул записку, вновь перечитал.
— М-да… — Он покривился. — Омерзительный, разбойничий текст. Вызывает отвращение…
— Всего-навсего угрожающая анонимка, — заметил Бахтин.
— В другой обстановке, согласен, порвать и забыть. Но здесь такие бумажки пахнут кровью.
Муравьев поглядел бумагу на свет, прищурил один глаз.
— Отыскиваете водяные знаки? Как на векселе или ассигнации? — Бахтин сидел в неудобном твердом кресле с высокими подлокотниками и наблюдал за сосредоточенным лицом майора.
На душе было гадко. Жена ничего не знала о письме, и пришлось сразу же договориться о сохранении тайны.
— Бумага писалась после жирного обеда и возлияний, — сказал Муравьев. — Пятно… и трезубец. Вот откуда подмет!
Муравьев облегченно откинулся на спинку кресла, улыбнулся.
— Чему радуетесь? — спросил Бахтин.
— Догадался, товарищ начальник! Письмо пришло от Очерета. Трезубец самого атамана. Дело-то серьезное.
— Вы думаете? — Бахтин старался казаться спокойным, но голос его пресекся, начальник отряда откашлялся, потер себе грудь.
— Видите ли, Очерет — мужчина обязательный, — продолжал Муравьев. Если постановил, выполнит… Вы рекомендовали проникать в подполье. Вот я и попросил бы вашего разрешения направить Кутая с линейной заставы Галайды к Очерету вместо захваченного нами мюнхенского связника.
Бахтин пожал плечами.
— Не слишком ли стереотипный номер, Андрей Иванович? А потом снова Кутаю идти на такой риск…
— Риск — благородное дело, говаривал мне еще мой Гатя. — Муравьев потер ладонью о ладонь. — Риск смертельный, я согласен, если связник не лжет.
