Если бы вместо того, чтобы возвращаться к столу, радуясь щедрой награде, писец проследовал за дамой на улицу, увиденное его бы очень удивило. Потому что дама, вытащив из-за корсажа восковую дощечку, принялась торопливо царапать по ней стилосом.
Два дня… Четверо ворот, на каждых по шесть стражников… итого сорок восемь человек. Впрочем, запоминать столь длинный перечень нужды не было.
Казначейский писарь оказался более подозрительным — видимо, в силу возраста, когда велико желание скрыть за напускной строгостью отсутствие опыта. Близоруко щуря маленькие глазки неопределенного цвета и взирая на Флайри словно c постамента, он задавал ей нелепые вопросы, напрочь лишенные смысла — нудно, точно по бумажке читал. И его личико, и жидкие льняные волосы, отпущенные до плеч в попытке создать видимость пышной шевелюры — все это казалось бесцветным, точно прошлогодняя трава. Едва пробивающиеся черные усики смотрелись странно. Казалось, писарь брызнул себе на губу чернилами, не заметил и размазал рукой. Флайри пожалела, что не отправилась сразу в казармы или к воротам. После такого допроса Флайри решила, что имеет полное право достать табличку и открыто переписать имена мытарей из списка, милостиво предоставленного ей почтенным молокососом. Самое обидное, что имен было всего восемь, и запомнить их не составило бы ни малейшего труда.
Из этих восьми один стоял сегодня на Сайгуровых воротах. Остальных можно найти, если немного постараться. Но это потребует немало времени. Мытари, в отличие от ремесленников, не селятся слободой. Кто-то из них может жить у Зеленого рынка, кто-то у Жестяного, а кто-то и вовсе у Кустов — так называлось место, где некогда располагался городской парк. Теперь от парка почти ничего не осталось. Окончательно его не вырубили лишь по одной причине: никто пока не задался вопросом, а не мешают ли кому-нибудь эти заросли. Может быть, горожане просто привыкли, что на этом месте есть парк. Человеческая память — странная штука. И теперь деревья, пережившие огненные дожди, землетрясения и засухи, стояли, точно калеки на костылях, теснимые со всех сторон набирающим силу городом, суровые, упорные, обреченные. Каждый год в их изуродованных кронах появлялись новые сухие ветки. Меж пыльных полуиссохших кустов, где по ночам находили приют бродяги и заблудившиеся выпивохи, вились тропки… Однако никто бы не сказал, что это место пользовалось дурной славой. Улица Гиэранца Победоносного по-прежнему опоясывала умирающий парк. Отстроенная заново, она осталась такой же чистой и нарядной, как и в прежние времена…
