- Что же тут удивительного, позвольте вас спросить?
Данилов почувствовал в его голосе какое-то недовольство, хотел поменять тему разговора.
- А когда симфония будет исполняться, об этом не пишут?
- Нет, - Герман Степанович мягко улыбнулся. - Но вы не пытайтесь уйти от разговора, я понимаю, о чем вы думаете. Вы считаете, что в условиях блокады симфонии не пишут, не так ли? Нет, дорогой Сергей Маркович, вы не правы, абсолютно не правы... Тут вы ошибаетесь. - Он обернулся к Гюльназ: А вы как считаете, Гюля Мардановна?
- Я думаю, что вы правы, Герман Степанович. - Она искоса взглянула на Данилова. - По-моему, и Сергей Маркович такого же мнения.
- Ну, раз так, не сыграть ли для нашего нового друга "Патетическую"?
- Благодарю вас, Герман Степанович.
Зуберман постоял у рояля, обернулся к Гюльназ:
- Гюля Мардановна! Когда бы ни состоялось первое исполнение Седьмой симфонии - в тот день вы мои гости. На концерт пойдем вместе. И Саша, наверное, не станет, возражать?
- Я заранее благодарю вас, Герман Степанович!
Зуберман занял свое обычное место у рояля.
- Пора! - произнес он. - Потом нам помешают.
- Верно. - Искендер понял, о чем он говорит. - Пока тихо, мы с Сергеем Марковичем хотели бы вас послушать.
- Не меня, а Бетховена!
Но Искендер на этот раз не желал сдаваться:
- И его, и вас.
- Здесь - мой "зимний дворец". Поэтому я вас не приглашаю в свой кабинет, дверь будет открыта.
- Не утруждаем ли мы вас? - встревоженно спросил Данилов. - Может, в другое время...
- Нет, нет! О чем вы? Я считаю, что эта комната - мой окоп. В последнее время по три-четыре раза в день отсиживаюсь здесь... - Он еще что-то хотел добавить, но передумал. Отвел в сторону вторую штору, в комнате стало светлее. Сел за рояль, некоторое время посидел неподвижно, будто дожидаясь чьего-то сигнала.
- Взгляните на него, - шепнул Искендер на ухо Данилову, - профессор будто на сцене...
Он начал играть. На этот раз зазвучали почему-то бунтующие аккорды не "Патетической", а "Аппассионаты", и Гюльназ вопросительно посмотрела на Искендера. Но тот только покачал головой.
И снова, забыв обо всем на свете, Гюльназ погрузилась в мир несравненной музыки Бетховена. Ей представилось, что в небесах идет бой белого голубя с черным коршуном. То слышалось хлопанье крыльев черного коршуна, то печальный стон белого голубя. Между ними шла беспощадная, нескончаемая битва. И сердце Гюльназ то захлестывали теплые волны весны, то обволакивали бешеные, холодные порывы зимнего ветра.
