Алексей и Никита караулили три дня, прежде чем им удалось увидеть выезд императрицы. Карета шестерней промчалась мимо во весь дух. Ходоки упали на колени. Алексей размахивал челобитной. Важный кучер, без сомнения имевший придворный чин, даже не взглянул на них. У него был приказ: на улицах для челобитчиков не останавливаться.
– Нет, Никитка, – сказал литейщик, поднимаясь с колен, – так у нас проку не будет.
– Попробуем еще раз, дядя Алексей?
Попробовали еще и еще раз, но все так же безуспешно.
– А все-таки найду я ее, матушку-правду! – упрямо сказал Алексей Горовой.
Несколько дней Алексей, таясь в окрестностях Зимнего дома, дожидался случая завести знакомство с кем-либо из дворцовой прислуги, и ему удалось приметить истопника Лариона. Мужик ежедневно после обеда заглядывал в кабак, выпивал чару пенного и уходил, слегка пошатываясь. Дождавшись мужика в кабаке, Горовой усадил его за столик и принялся угощать. Ларион никогда не отказывался от даровой выпивки.
– Ты, друг, хороший мужик… – бормотал он после четвертого стакана. – Ты меня больше не угощай… Мне к вечеру на службу идтить… Лонись[45] так вот клюкнул с брательником, без ног остался… Ладно, брательник пошел. Я ему ливрею дал… Вытопил печки, сошло. Там у нас Андрей Кузьмич – всему печному делу заглавный. Спасибо, покрывает грешки… Нет, друг, хватит…
– Эх, милай… – полез обниматься Алексей. – Столько лет не видались, а ты и выпить со мной не хочешь.
– Как! – сколько лет! Я тебя совсем не знаю.
– Вона! – притворно удивился Горовой. – Да ить мы с тобой земляки! Ты из какой деревни?
– Мы-то? Мы из Черемшанки.
– И я из Черемшанки. Забыл, что ли, моя изба с краю, на выезде стоит. Давай, земляк, выпьем!
– Выпьем, земляк… Я теперича, земляк, большой человек… Я, земляк, во дворце печки топлю.
– Знаю, знаю, – подтвердил Горовой, незаметно выливая водку из своего стакана под стол. – У нас вся Черемшанка про тебя говорит.
– Говорят? Ну то-то… Пущай говорят, я не пре… препятствую… Я, земляк, до самой царицы доступ имею…
– Ой ли? Ить ты врешь! – Глаза Алексея горели как угли.
– Вот те бог! В кабинете-то камин. Я дрова таскаю… А царица вечером одна сидит…
– Ну, счастлив ты, земляк! Надо выпить по такому случаю.
– Выпьем, земляк! – послушно откликнулся истопник. Язык его заплетался, передавая слова царицы: – «Здравствуй, грит, Лларрион… Ккак жжввешшь…» – «Нниччегго, мматушка… Ддочь рродиллась…» Рруб пожжерртввоввалла…
Ларион захрапел, положив голову на стол. Горовой стянул с него ливрею, объяснив кабатчику, что он не может оставить в кабаке казенное добро, но, впрочем, парень будет за Ларионом присматривать. Никитке дана была мелочь – на опохмелку для Лариона, – если тот, случаем, проснется раньше времени.
