Иван взглянул вниз и остановился: на том месте, где они сидели недавно, топтался безумный гефтлинг.
— Гляди ты — привязался.
— Трачико человек, — сказала Джулия. — Пикатто — жалко!
— Чего жалеть? Сволочь он.
— Он хочет руссо идет. Но руссо безе. Он бояться.
— И правильно делает, — коротко заметил Иван.
Он двинулся дальше, мысленно отмахнувшись от сумасшедшего, хотя иметь сзади такой хвост было не очень приятно. Но что поделаешь с больным — и отогнать не отгонишь, и убежать некуда. Придется, видно, потерпеть так до ночи.
— Иван, — сказала девушка, делая ударение на «и». — Ты не имель зло Джулия?
— А чего мне злиться?
— Ты нон безе?
— Можешь не бояться.
— Нон бояться, да? — улыбнулась она.
— Да.
Однако улыбка скоро сбежала с ее усталого лица, которое стало сосредоточенным, видимо отразив невеселый ход ее мыслей.
— Джулия руссо нон бояться. Джулия снег бояться.
Иван, идя впереди, вздохнул: в самом деле, снег и такой скудный запас хлеба все больше начинали беспокоить его. Он подумал уже, что надо было у лесника прихватить еще что-нибудь и обязательно обувь — ведь с голыми ногами было более чем глупо лезть в такой снег. Хотя, как всегда, хорошие мысли появлялись слишком поздно. Вначале они, конечно, не думали, что доберутся до снежных вершин, тогда счастьем казалось ускользнуть от облавы. И так спасибо австрийцу — если бы не он, хлеба у них не было бы. Иван быстро шел по тропке, сбоку по косогору волочились, мелькали две длинные, до самого низа, тени. Утешать, уговаривать спутницу он не хотел, только сказал:
— Куртка у тебя есть. Чего бояться? Манто не жди.
Девушка вздохнула и, помолчав, вспомнила с грустью:
— Рома Джулия много манто имел. Фир манто — черно, бело…
Он насторожился и замедлил шаг:
— Что, четыре манто?
— Я. Фир манто. Четыре, — уточнила она по-русски.
— Ты что, богатая?
Она засмеялась:
— О, нон богата. Бедна, Политише гефтлинг.
— Ну не ты — отец. Отец твой кто?
— Отэц?
— Ну да, фатер. Кто он?
— А, иль падре! — поняла она. — Иль падре — коммерсанте. Директоре фирма.
Он тихо присвистнул — ну и ну! «Не хватало еще, чтобы этот фатер оказался фашистом, вот была бы прогулочка по Альпам!» — подумал он и резко обернулся:
— Фатер фашист?
— Си, фашисте, — просто ответила Джулия, живо взглянув в его посуровевшие глаза. — Командир милито.
Еще лучше! Черт знает что делается на свете! Как говорил Жук — бросишь палку в собаку, попадешь в фашиста.
Он сошел на крап тропинки, дал девушке поравняться с собой и впервые с пробудившимся интересом оглядел ее стройную, складную, хотя и неказисто одетую, фигурку. Но, странное дело, эта полосатая, с чужого плеча одежда всей своей нелепостью не могла обезобразить ее врожденного девичьего обаяния, которое проглядывало во всем: и в гибкости и точности движений, и в ласковой приятности лица, и в манере улыбаться — заразительно и радостно. Она покорно и преданно посматривала на него, руки держала сцепленными в рукавах тужурки и привычно постукивала по тропке своими неуклюжими клумпесами.
