– Что, до утра тут будем?
– Побудем, да.
– А потом?
– А потом попробуем грохнуть, – невозмутимо сказал Бритвин, стоя на корточках и сгребая на земле обгорелые концы хвороста, которые он бросал в огонь.
Скоро между углей весело забегали огоньки, осветив вблизи сухое, будто просмоленное лицо ротного.
– Как это грохнуть?
– Посмотришь как. План один есть.
Степка выждал минуту, не расспрашивая, думал, что скажет сам. Но тот не сказал, и Степка смолчал, не зная еще, можно ли принимать всерьез слова Бритвина.
– Такой план имею, что ахнешь. Если выгорит, конечно.
Митя что-то долго возился с хворостом, какое-то время было слышно его шастание над оврагом, а потом и оно стихло. Степка вслушался и немного обеспокоено сказал:
– Не сбежал бы...
– Куда он сбежит. Теперь он к нам как привязанный.
Степка недоверчиво: подумал так уж и привязан! Впрочем, без коня он вряд ли от них уйдет. И действительно, скоро наверху затрещало, задвигалось, и из темноты показался сам Митя, тащивший огромную, связанную веревкой охапку хвороста. Бритвин с несвойственным ему оживлением вскочил у костра.
– Целый воз! Вот здорово!
Митя был явно польщен похвалой – низенький и с виду слабосильный для своих пятнадцати лет, он в то же время оказался удивительно проворным в работе. Любо было смотреть, как он по-хозяйски упорядковал возле костра кучу хвороста и аккуратно смотал веревку.
– На коня я воз вот такой кладу. – Он поднял повыше себя руку.
– Хорошо! Хорошо! А коня как звать?
– Коня? Рослик. Двухлеток он, молодой еще, а так ладный коник. А умный какой!..
– Ну?
– Ей-богу. Отъедешь куда, спрячешься, крикнешь: Рослик! И уже мчится. А то как заржет!
– Гляди-ка. Дрессированный.
– Да ну, кто его дрессировал? Это я все ухаживаю за ним: и кормлю, и на выпас. В ночное тем летом водил. Тогда его у меня немцы отобрали. Утречком еду из Круглянского леса – навстречу трое. Ну и отобрали. Думал, все: пропал мой Рослик. Нет, примчался. Слышу, ночью хрустит кто-то, выхожу: ходит по двору, траву скубет. И повод порван.
– Да, замечательный конь, – согласился Бритвин.
– Только стрельбы очень боится. Мчит тогда как бешеный.
– Да? Ну хватит возиться – иди погрейся.
Бритвин снял с палок подсохшую уже шинель и разостлал ее на земле.
– Садись вот рядом.
Митя охотно опустился на полу шинели, протянув к огню мокрые руки. Костер хорошо горел, брызгая искрами, вблизи стало жарко, мокрые рукава Мити скоро задымились паром. Усталый, приунывший Степка тихо сидел рядом, слушая подростка. С виду тот казался едва повзрослевшим ребенком с маленьким неулыбчивым лицом, на котором по-детски торчал вздернутый носик. На тонкой худой шее его из-под пиджачка высовывался холстинный воротник нижней сорочки.
