– Слушай сюда, старая хрычовка, меня не интересовали, не интересуют и не будут интересовать твои… Ой.
Я вытаращила глаза. Бабушка Нонетот. Думаю, явление адмирала Нельсона собственной персоной не потрясло бы меня сильнее.
– Ба?!! – воскликнула я. – Ради бога, что ты здесь делаешь?
На ней был эффектный наряд из синей в полоску ткани, от платья до пальто и даже шляпки, туфель и сумки. Я обняла ее. От бабушки пахло одеколоном «Бодмин для женщин». Она ответила мне хрупким объятием, как это свойственно очень старым людям. Да она и была очень старой – последний раз мы насчитали сто восемь лет.
– Явилась присматривать за тобой, малышка Четверг, – заявила она.
– Э… спасибо, ба, – ответила я, гадая, каким образом она сюда попала.
– У тебя родится ребенок, и тебе понадобится помощь, – пояснила бабушка величественно. – Мой саквояж на пирсе, и тебе придется заплатить за такси.
– Разумеется, – пробормотала я, выходя на пристань и обнаруживая там желтое такси с надписью на двери «Трансжанровые перевозки». – Сколько? – спросила я водителя.
– Семнадцать и шесть.
– Да ну? – язвительно откликнулась я. – Долго катались?
– Поездки в Кладезь по двойному тарифу, – отрезал таксист. – Платите, а не то я позабочусь, чтобы об этом узнали в беллетриции.
Я протянула ему фунт, и он захлопал себя по карманам.
– Извините, а помельче у вас нет? У меня столько сдачи не будет.
– Оставьте себе, – сказала я, когда его комментофон забормотал что-то насчет группы из десяти человек, желающих выбраться из Флоренции в «Декамероне».
Он выдал мне чек и пропал из глаз. Я взяла бабушкин саквояж и поволокла его в «сандерленд».
– Это ибб и обб, – объяснила я, – их прислали ко мне на постой. Слева – это ибб.
– Я обб.
– Извини. Этот – обб, а тот – ибб.
– Привет, – сказала бабушка Нонетот, разглядывая моих постояльцев.
– Вы очень старая, – заметил ибб.
– Мне сто восемь, – гордо сообщила бабушка. – А вы двое что-нибудь еще умеете, кроме как таращиться?
– Вообще-то нет, – сказал ибб.
– Плок, – сказала Пиквик, высовывая голову из-за двери.
Она возбужденно встопорщила перья и помчалась приветствовать бабушку, у которой, похоже, всегда имелось при себе несколько лишних зефиринок.
– А каково это, быть старой? – спросил ибб, пристально разглядывая мягкие розовые складки на бабушкиной коже.
– Отрочество смерти, – ответила бабушка. – Но знаете, что хуже всего?
ибб и обб помотали головами.
– Я на три дня опоздаю на собственные похороны.
– Ба, – проворчала я, – ты их запутаешь: они склонны понимать все буквально.
