Танкисты были в рейде. Они немедленно отвезли летчика к По-2, который доставил им горючее.
Медицинскую помощь Голубову оказывали в родном полку. Временами он смутно видел знакомые лица. Временами все стушевывалось и не было никакого чувства боли. А он знал: лучше, когда боль. Это значит — живешь. У него ее не было, боли. Порой казалось, он все еще в полете: докладывает на землю данные разведки. И там, в большом штабе, на карту наносят устремленные на врага алые стрелы.
Когда Голубова несли к самолету, чтобы отправить в московский госпиталь, весь полк построился и замер. Командир вдруг попросил приподнять ему голову. И тогда услышали его чуть дрогнувший голос:
— Друзья мои! Бейте врага до Победы. Я вернусь к вам.
Трудно было поверить, что Голубов еще будет летать, драться и в воздушных боях сбивать «фокке-вульфы» и «мессершмитты».
Трудно было поверить… Но так будет. А пока генерал Захаров добился одного: полковник Голубов был оставлен в списках личного состава в должности командира полка.
В госпиталь Лукьянов угодил прямо с передовой. Когда он лежал в бинтах, к нему наведывались ходячие раненые. Крутили ему цигарку, держали, чтобы затянулся дымком, — все полегчает. Перебрасывались словцом о положении на фронтах. Вести радовали — война местами уже переметнулась за пограничные рубежи, и в речи солдат все чаще стали мелькать мудреные названия отбитых у гитлеровцев населенных пунктов.
Но раненые не знали, что, упоминая чужие страны и города, они не успокаивали, а еще больше тревожили Лукьянова. Все это он слышал годом-двумя раньше, когда сражались с врагом еще на Волге, под Орлом, Курском. И в особенности потом, когда наши войска пошли на запад.
Не успокаивали его и рассказы о местном парке. Такую красоту едва ли где еще доводилось видеть: пруды с фонтанами до небес, кипящие водопады и прохладные гроты. Посредине большого пруда утопал в зелени и цветах круглый, как чаша, остров. О нем даже легенда ходила: кто хоть раз придет в это райское место, тот навсегда потеряет сердечный покой. Не зря, видать, и название придумали — остров Любви.
Деревья в парке со всего света. Одно красивее другого. Часами стой — все равно не налюбуешься. А что за аллеи! По какой ни пойди, всюду тебя сопровождают статуи античных богов. А воздух голову кружит, подышишь день-другой — и все раны затянет.
— Значит, с умом был человек, который тут госпиталь обосновал, — отрешенно говорил Лукьянов, приподнимая белую от бинтов голову и давая понять друзьям, что хочет еще затянуться дымком.
