В этот момент за дверями снова послышался тонкий, язвительный голос Орешкина:
— Иди, иди, голубок! Герой! Рыцарь без страха и упрека! Там ты был смелее! А?
Дверь отворилась, и через порог нерешительно и тяжело перешагнул Алёша Костянок, бледный, с дрожащим подбородком. Он взглянул на директора и потупился.
Лемяшевич почувствовал, что сам краснеет. Настороженно поднялся Бушила, повернулся к двери Данила Платонович.
— Пожалуйста, полюбуйтесь на этого героя, учинившего в классе Мамаево побоище! А? Как вам нравится? — торжествующе и злорадно говорил Орешкин. — Застегни ворот.
Алёша стал застегивать воротник помятой рубашки и никак не мог найти пуговицу: пальцы у него дрожали.
Лемяшевич заметил, как неловко почувствовали себя все преподаватели, как они отводят глаза, точно им всем стыдно.
— Алёша? — коротко спросил Данила Платонович. Алёша поднял голову, дернулся к нему.
— Данила Платонович! Хлопцы хотели меня качать… И всё.
Он сказал это «и всё» с такой искренностью, что всем сразу стало легче. Данила Платонович подошел, ласково взял юношу за плечи, повернул к двери.
— Иди на урок, Алёша.
А сам, сердито засопев, начал перекладывать на столе тетрадки, как бы разыскивая что-то очень важное и срочно ему необходимое. Адам Бушила, сжав кулаки, угрожающе шагнул к Орешкину.
— Ты — педагог!.. Надо знать меру!
— Какую меру? По-вашему, пускай на головах ходят? Пускай ломают, бьют? Так-то мы укрепляем дисциплину! А? Вы сами её нарушаете! Вы заступаетесь за свояка! Товарищ директор! Я прошу меня поддержать… Это старая история!
— Спокойно, товарищи.
Лемяшевич, так же как и Бушила, был возмущен бестактным поступком завуча, но выказать своё возмущение не мог. Что надо сделать, сказать, чтоб правильно разрешить вопрос, как подобает директору?
Данила Платонович повернулся к Орешкину, внимательно разглядывая его, тихо просил:
— Зачем вы испортили нам настроение?
— Я? — смешался завуч. — Кому? Почему я?
— Мне… Всем нам… Костянку… Классу… В такой день! Алёша — не ребенок. Алёша — взрослый человек… Поймите это!
— Взрослых тоже приучают к дисциплине, — дерзко и самоуверенно ответил Орешкин.
Данила Платонович вздохнул и отвернулся. Бушила демонстративно вышел, хлопнув дверью.
Пора было давать звонок, и Ольга Калиновна, взяв со стола колокольчик, громко зазвонила почти над самым ухом завуча; она знала, что Виктор Павлович терпеть не мог, когда звонили в учительской.
В десятом классе шумели и баловались так же, как в пятом. В первый день занятий десятиклассники чувствовали себя такими же детьми, как и все остальные. Никто ничем не был озабочен в это утро: ни плохой отметкой, ни нерешенной задачей или невыполненным упражнением.
