Молча и неподвижно в углу, как чужие и лишние в этом коллективе, сидели муж и жена Ковальчуки. Правда, лицо у Павла Павловича несколько раз расплывалось в улыбке — Лемяшевич наблюдал за ними и видел это, — но Майя Любомировна с укором взглядывала на мужа, и он сдерживал смех. Они переговаривались между собой, но только о деле, просматривая планы уроков. И — удивительная вещь — самые острые на язык ни словом не задели их.
«Вот кому в первую очередь надо заглянуть в душу — Павлу Павловичу этому, — думал Лемяшевич. — Только как подступиться, как ключик подобрать? А надо обязательно!»
— Что это Морозовой сегодня нет, — сказала Приходченко.
— Да, всегда первого сентября приходила. Что это с ней?
— Занята, — коротко ответил Данила Платонович.
За дверями шумели ребята.
— Подглядывают в замочную скважину, — засмеялась Ольга Калиновна, поправляя развешанные на стене снопики ржи, ячменя, проса, клевера.
— А это очень соблазнительно и интересно — подглядеть, чем занимаются учителя, — сказал Бушила. — Я сам любил это делать. А снопам твоим довольно уютно здесь, Ольга…
— В сельской школе в первую очередь должен быть биологический кабинет. А вы не подумали об этом, Михаил Кириллович…
Внезапно с грохотом отворилась дверь, и в учительскую пулей влетел ученик. Он едва удержался на ногах и остановился возле Данилы Платоновича. Ядя прыснула, но, заметив серьёзные лица остальных преподавателей, прикрылась косынкой. Смущенный и испуганный мальчуган, ученик пятого класса, не дожидаясь допроса, притворно всхлипывая и не поднимая головы, оправдывался:
— Меня п-пихну-у-ли…
— Ах, бедняжка, его пихнули! — зло, с издевкой и в то же время как бы радуясь, что нашел себе жертву, пропел Орешкин и строго закричал — Тебя толкнули, потому что ты подсматривал в щель.
— И другие подсматривали.
— Ты о себе говори… О себе! Ты и в прошлом году хулиганил.
— Я ничего не делал. — Мальчик утер рукавом нос.
— Иди… и больше не подглядывай, — вмешался Лемяшевич, которому не понравился тон завуча.
Орешкин вышел следом за учеником, должно быть, чтобы продолжить расправу.
— Я б таких выгоняла из школы, — бросила Майя Любомировна.
— За что? — удивленно, даже с возмущением спросила Ольга Калиновна. — Ваня — хороший ученик. Поэт. Стихи пишет… Непоседа. Ну и что ж? Мы сами были такими… И сразу кричать — хулиганишь. Нельзя так!
— Детей надо любить, — серьёзно сказала Марина Остаповна.
Ковальчук многозначительно хихикнула, и Лемяшевич удивился, увидев, как Марина Остаповна, эта женщина, которую, казалось, никогда и ничем смутить нельзя, вдруг вся вспыхнула, лицо её передернулось и сразу подурнело.
