— Алёша не виноват. Нельзя издеваться над человеком! Если мы в самом деле сорвали урок, то виновата в этом я.
На заседании педсовета первым выступил Орешкин, — Я педагог либеральный, и, возможно, в этом моя слабость. А? Я всегда прощал детям их шалости. Но это не дети, и поступок их — не шалость. Нет. Это… — он поискал выражение. — Это… хулиганская выходка. Оскорбление преподавателя, класса. И мы не можем пройти мимо такого факта… Я не требую никакого особенного наказания. По линии комсомола, конечно, следует. Но я требую… я подчеркиваю — меня оскорбили, и потому я требую, чтоб и Костянок и Гомо-нок, — он недовольно фыркнул от этой рифмы, — чтоб они извинились… при всем классе…
— Вам хочется унизить их! — хмуро кинул Бушила.
— Молодежь надо воспитывать, товарищ Бушила! — решительно отпарировал Орешкин; вообще он держался, как никогда, твердо и уверенно. — А покуда унижен я, педагог, завуч школы…
Всегда спокойная и уравновешенная Ольга Калиновна неожиданно перебила его:
— Послушайте, товарищ педагог, давайте поговорим начистоту! Мы все тут взрослые.
— Пожалуйста, я кончил, — обиженно дернул плечом Орешкин.
Ольга Калиновна, маленькая, курносая, стала против него, и её большие круглые глаза сердито заблестели.
— Вы тут всё повторяете: молодежь надо воспитывать. Золотые слова! Но давайте разберемся, как воспитываете её вы, уважаемый товарищ педагог. Всем известно, что Алёша любит Раю, любит, как это свойственно юности, как все мы любили…
— И вы? — иронически сморщился Орешкин. Ольга Калиновна не растерялась.
— Разрешите вам сказать, что вы — хам. Но дело не в этом… Алёша любит Раю… А вы… что делаете вы? Вы стали на его пути, как… злой демон…
Орешкин всем телом повернулся к Лемяшевичу, развел руками.
— Михаил Кириллович, мы собрались на педсовет, а здесь… неведомо что…
— По-вашему, первое, святое чувство юноши и девушки, учеников десятого класса, это не предмет обсуждения на педсовете? Это не серьёзный разговор? Нет, не отвертитесь, выслушаете! — Ольгу Калиновну было не узнать, она шагнула к Орешкину и положила кулак на парту, за которой он сидел. — Не без вашего влияния Рая отвернулась от Алексея, оторвалась от школьного коллектива… Так вы ещё издеваетесь над парнем, стали придираться к нему, ставить двойки… За что? Это педагогично, по-вашему? Товарищ завуч!
— Да, я завуч! И я не позволю! — крикнул Орешкин, стукнув ладонью по парте (заседание шло в классе).
— Вы не кричите, и стучать не надо! — спокойно заметил ему Данила Платонович. — Перед вами не ученики, а ваши коллеги…
