А она была сейчас бесконечно терпелива и изобретательна. Она все испробовала — и разговор на самые разные темы, и молчание. Кусок пирога со взбитыми сливками лежал у меня на тарелке и мокнул. Я выпил еще немного вина и скривил в гримасе лицо. Я ничего не говорил Томми про Кристел и Артура. Мне была бы невыносима ее радость.
— Не налить еще виски, родной?
— Нет.
— А что ты хотел бы получить на Рождество?
— Заряженный револьвер.
— В чем дело… Хилари… любовь моя… что-то с тобой происходит. И явно не из-за меня.
— Извини, Томкинс.
— Ты сегодня точно мертвый, точно зомби.
— Мне бы и хотелось быть мертвым.
— Не говори так — это грешно. Расскажи мне лучше. Расскажи хоть немножко. Расскажи намеками.
— Смешная ты девчонка. Ты иногда мне нравишься.
— Ты тоже иногда мне нравишься. Расскажи же.
— Не могу, Томми. Много лет тому назад я поступил очень дурно. И забыть об этом никогда не смогу. — Настолько я с Томми еще ни разу не был откровенен, и она это знала. Я услышал, как она судорожно, победоносно вздохнула, и я сразу ушел в свою скорлупу.
— Продолжай же. Пожалуйста. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю. Мне просто хочется стать на твое место. Быть для тебя прибежищем, где бы ты мог расслабиться. Избавиться от боли.
— Я не могу избавиться от боли, — сказал я. — Грех и боль неразрывно связаны друг с другом. Один только Господь Бог способен их разделить.
— Так позволь мне быть Госиодом Богом. В конце-то концов… говорят же… что мы можем…
— Нет, Томкинс, извини, ты не можешь. Ты — это ты. Вот ты приготовила мне пирог с патокой, который, к сожалению, я не в состоянии есть. Надеюсь, он не пропадет.
— Патока долго не портится.
— Ты маленькая шотландочка, которая знает, что патока не портится. А моя беда — космическая.
— А не слишком ли много ты мнишь о себе? — сказала, помолчав, Томми. — В конце-то концов ты — это всего лишь ты, человек с вьющимися волосами, с угрюмым лицом и разными носками на ногах…
— Это придумала Лора Импайетт.
— Почему ты вспомнил сейчас про Лору?
— Сам не знаю. Не потому, что она имеет к этому какое-либо отношение.
— Значит, Лора. Вот в чем дело. Лора. Почему ты вдруг вспомнил о ней?
— О Томми, перестань… Я пошел домой.
— Почему ты вдруг упомянул Лору?
— Не знаю. Потому что у меня мысли скачут. И, конечно же, я слишком много мню о себе. Ну, кто я такой, чтобы у меня было космическое горе? Ладно, Томас, будь ко мне подобрее.
— Ты даешь мне слово, что это не…?
— Да, да, да, Томми. Мне надо идти. Извини уж.
