Но, правда, папа Сандрика на самом деле мог не видеть дядю Тумбу, он собирался уходить, и теперь стоял к нему спиной. Да к тому же ему мешала его широкополая шляпа, из-за этой шляпы он многого не видел вокруг, а теперь не видел и дяди Тумбы. А видна ему была, наверное, дорожка, пересекающая дворик, теплая, плотная, из прессованного мелкобитого красного кирпича, да цветочный газончик, где весело росли анютины глазки и ноготки.
На эту яркую дорожку, покряхтывая и вздыхая, решил опуститься дядя Тумба, подстелив предварительно носовой платок, который был размером с пляжное полотенце. Ему очень все-таки хотелось, чтобы папа Сандрика его увидел.
— Ну, как? — спросил он с надеждой.
— Никак. — Ответил папа Сандрика.
— Но хоть что-то вы видите? Может, вы видите мою бороду или — очки?
Папа Сандрика очень нервно произнес, выделяя каждое слово:
— Я. Ничего. Тут. Не вижу. — Потом он добавил. — И. Не увижу.
— Но, возможно, у вас запотели очки? — предложил дядя Тумба. — Или вам необходимы другие очки, а эти ослабли? Так я, знаете ли…
— Не нужно мне ваших очков! И ничего мне, вообще, не нужно! — произнес высоким, ненатуральным голосом папа Сандрика. Он даже шляпу поглубже нахлобучил в знак своей такой независимости. — Я вас не вижу, потому что я не верю, — сказал убежденно он. — А не верю, потому что… — Он задумался и замолчал, подыскивая слово. Но так его и не нашел.
— Так, простите, почему, сударь, вы не верите? Я не расслышал?
— Не верю, потому что я ни во что не верю.
— Но во что-то вы верите? Хоть, во что-нибудь?
— Я сказал: Ни. Во. Что.
— И в Сандрика? — спросил участливо дядя Тумба.
— Сандрик и есть Сандрик. Он тут, и этим все сказано.
— Да. Да. Это правда, — подтвердил с готовностью дядя Тумба. — Он, конечно, с вами и он, наверное, любит вас. Но вы попробуйте ему и мне поверить. Вы ведь просто не знаете, что это совсем не трудно. Вы любите какие-нибудь цветы?
— Цветы, они и есть цветы, — ответствовал папа Сандрика, пожимая плечами.
— А деревья? Вы их знаете?
— Конечно, знаю. Они в лесу растут.
— А как они называются?
— Они? — удивился папа Сандрика. — Они так и называются: деревья.
— А дети — называются… дети! — воскликнул, сообразив, дядя Тумба.
— Конечно. Только от них голова болит, — пояснил папа Сандрика совсем другим, почти натуральным голосом, и стало видно, что он тоже страдает. Страдает от всего, и от детей особенно, потому что их много и они повсюду, и очень, даже очень, громки.
