— Долго я дремала? — Елена приняла кружку: вода пахла затхлостью.
— Сейчас самая предрассветная тьма.
— Выходит, мы здесь боле полусуток уже.
Елена, сделав через силу понужденный жаждою глоток, поставила кружку на пол. Странным было ей настроение своей души: вить наверное им конец. Однако ж она не боится. Либо попросту не верит, что в часах ее жизни падают последние песчинки? Единожды, в отрочестве, Нелли уже доводилось дивиться такому своему безразличию: в Санкт-Петербурге, в большое наводнение. Но тогда было иное — сколь ни опасным явилось их с Катей заточение в плывущем по бурным водам домишке, а никто все ж не обещал девочкам наверное, что они умрут. А на сей раз обещано твердо, но почему-то вновь она покойна. От старых людей доводилось слышать, что человек молодой и пользующийся неплохим здоровьем не может поверить в собственную смерть вопреки очевидному. Однако ж останется ли сие онемение души до конца? Ну, как поймет она, что дело не в шутку, уж оказавшись в тележке, влекущей обреченных на адскую гильотину? Либо на самой гильотине? Господи, дай тогда сил! Что говорил о страхе человек в цепях, только что ей приснившийся? Что-то очень хорошее, очень нужное.
Но невзирая на бесчувственность души, сердце все ж стукнуло, когда в двери заскрежетал ключ. «Дай мне сил не на то, чтоб не испытать страха, но на то, чтоб его утаить!» Снаружи грохотали шаги. Кто б ты ни был, неизвестный друг, что снишься мне в этой стране, не оставь меня!
Но синие не вошли в полуподвал, только лишь втолкнули в него молодую женщину без головного убора. Ее полураспустившиеся волоса были цвета холодной платины — в узилище словно сделалось светлей.
Сбежав против воли по ступеням, женщина или молодая девица не сумела удержать равновесия и покачнулась, но Параша, стоявшая ближе, подхватила ее под локоть.
— Благодарю Вас, сударыня, Вы спасли не меня, что не в Ваших силах, но хотя бы мои юбки, — девушка, теперь это было видно, совсем молодая, не старше осьмнадцати лет, задорно улыбнулась. Вид ее обозначал принадлежность к обществу: талья, привыкшая к корсету, теперь не нуждалась в нем, облаченная в поношенное простое платье, шея надменно вздымала кверху античного образца головку. Это было дитя Гордости.
— Подруга моя не разумеет по-французски, — Елена не смогла не улыбнуться в ответ.
— Подруга, Вы сказали, я чаю, служанка, однако ж теперь нету друзей лучше слуг, сие и мне знакомо. — Девушка окинула Елену и Парашу быстрым взглядом, не по годам вострым. — Щаслива сделать знакомство, я Диана дю Казотт.
