Держатель знака - Елена Петровна Чудинова

В сторожке удушливо пахло едким и влажным паром, поднимавшимся от шинелей, разложенных на печке.

— Стреляют, Юрий… Еще стреляют, слышишь?

— Расстреливают, Вишневский. — Некрасов поднял голову: в пробивающемся через слепое заледеневшее окно утреннем свете античные черты его лица показались Вадиму серыми и страшными. — Кому там, в Бога душу, стрелять? Конечно, в лесу сейчас наши — но в таком же нелепом положении, что и мы. Соединиться нет никакой возможности: господа-товарищи прочесывают лес. Отсюда и стрельба. Остается сидеть и… пить. — Юрий негромко рассмеялся и, взболтнув оставшийся в стакане самогон, выпил.

— Мне больно на тебя смотреть — как ты можешь, Некрасов? — По обыкновению юнкерских дортуаров2, они чаще всего были друг с другом на «ты», но по фамилиям. — Как ты можешь спокойно слушать эту стрельбу?

— Зрители спектакля в любой момент могут сделаться действующими лицами. Ergo3 — ты тоже можешь не беспокоиться.

Вишневскому, от острого ощущения нависшей опасности нисколько не опьяневшему, действительно было больно, как всегда бывало в тех случаях, когда вылезало наружу циничное бретёрство Юрия. Пожалуй, только Юрий и был на такое способен — пить в сторожке лесника, в полном красных лесу, словно от гарнизонной скуки, за сотню верст от противника…

— Кстати, — качнувшись на табурете, произнес Юрий. — Не перемена ли декораций?

Он напряженно прислушался и резко вырвал из кобуры наган. Взял на прицел дверь и Вишневский, тоже услышавший скрип на крыльце.

Тяжелая, набухшая дверь со стуком распахнулась.

На пороге, с наганом в руке, стоял молоденький прапорщик в белом, ловко сидящем романовском полушубке, который за версту изобличал в нем штабного.

— Извините мое вторжение, господа, — негромко сказал он, опуская наган. Приятный голос, сейчас звучащий чуть хрипло, с такой же достоверностью выдавал своими интонациями москвича.

— Поздравляю Вас, поручик. В нашу келью запорхнула штабная птичка, — снова засмеялся Некрасов. — Чувствуйте себя как дома, г-н прапорщик.

— Спасибо, Вы крайне любезны, — с легкой насмешливостью в голосе ответил прапорщик, скорее падая, чем садясь на лавку у двери. Глубоко, с облегчением вздохнув, он положил наган рядом, вместо того чтобы засунуть в кобуру, и снял фуражку — упали на глаза отросшие темно-русые волосы.

«Господи, какой еще мальчик», — невольно подумал Вадим.