— Правильно, не станет. Следовательно, кто я такой? Тоже верно: чокнутый. Вот меня и изловили, и на экспертизу направили. Только она немного затянулась. То есть слишком затянулась, но это уже детали... которые не взволнуют ни один советский суд.
— И что потом?
— Как это что! Раз я помер, какая теперь экспертиза?
Гитарист не обратил совершенно никакого внимания на все возрастающее смятение Юры и принялся громко чеканить фразы:
— Экспертиза — вздор!
Экспертиза — ноль!
Голос экспертизы тоньше писка!
Кто его услышит?
Разве жена...
— Так ты... мертвый? — еле выдавил Юра. Парень прервал торжественную декламацию, посмотрел на него как-то странно и медленно и раздельно произнес:
— Разумеется мертвый. Как и ты.
Юре сделалось нехорошо. Наверное, со стороны это было очень заметно, потому что глаза гитариста полезли на лоб от изумления.
— Так ты до сих пор ничегошеньки не понял?!
— Н-нет... — пролепетал Юра.
— Да ты что! Вот это надо же, — парень тяжело вздохнул и принялся терпеливо объяснять: — Я погиб, когда обвалился корпус психушки с частью горы. Тебя утопило в потоке или занесло селем. Понял? (Юра недоверчиво кивнул.) Ты же не дышишь. Тебе только кажется, что ты вдыхаешь и выдыхаешь. Понюхай: здесь нет никаких запахов! (Юра последовал совету гитариста и с ужасом обнаружил, что тот прав.) А твоя пупочка... Знаешь, откуда она приходила? (“С Сырца”, — сказал Юра.) Верно. А что было когда-то на этом самом Сырце? (Юра молча смотрел на гитариста.) Ты разве не заметил пулевых ран у нее на груди?
— Я ран вообще никогда не видел, — попытался оправдаться Юра.
— Я тоже, — согласился гитарист. — Но хоть медицинскую энциклопедию можно было почитать, пока ты был жив?.. Ладно, не в этом дело. Ты лучше скажи, кто и когда мог раздеть ее на Сырце и прихлопнуть?
Юра просто терялся в догадках. Парень отложил гитару, встал и процедил:
— Ты хоть краем глаза заглядывал в “Бурю” Эренбурга? (Юра потерянно молчал.) Ты не слышал про Бабий Яр? Не слышал!!!
Так как Юра продолжал молчать, гитарист прошептал: “Вот так мы знаем историю Отечественной войны и своего города, м-м-м-мать твою!” — и принялся расхаживать взад-вперед. Наконец сказал:
— Так вот, пусюнчик. Твою пупочку расстреляли в Бабьем Яру лет двадцать тому. Это было во время оккупации. Она мертвая, понял? И она, и я, и ты тоже. Протри свои паршивые зенки: мы под землей! Под нами земля, над нами тоже земля (парень ткнул пальцем в черный потолок со странным рисунком, похожим на речное дно), и вокруг нас, и в нас. Мы — это земля.
