Уайлдвуд, штат Нью-Джерси
Воскресенье, 1 мая
Лейтенант полиции Келли О'Шонесси припарковала патрульную машину на стоянке у Кресс-авеню, поднялась на деревянную эстакаду, сооруженную для прогулок вдоль пляжа, и посмотрела на пирс, который протянулся далеко в море, доходя почти до краев бетонных волнорезов, и в это время года представлял унылое зрелище. На нем ни души, карусели и чертовы колеса заработают только в День поминовения, когда в город начнут стекаться туристы.
О'Шонесси спустилась на пляж, где группа оперов в желтых дождевиках прочесывала место происшествия.
День стоял серый, ветреный не по сезону. В туфли набился песок, она сняла их. «Пропали мои колготки», – подумала она, но по пляжу на каблуках не пройдешь.
Поверх блузки и зеленой юбки, которые она утром надела в церковь, на ней была полиэтиленовая накидка с надписью «Лейтенант» на спине. Ее срочно вызвали, и девочек пришлось оставить в церкви со знакомыми.
Под мышкой О'Шонесси держала фонарик, к поясу, за кобурой, была пристегнута портативная рация, по которой она слышала, как переговариваются криминалисты под бревенчатым настилом эстакады и полицейские на автостоянке, где обнаружили автомобиль жертвы.
Она переступала с ноги на ногу на холодном песке, поджидая подчиненных. Их фигуры выплывали из полумрака. Келли видела, как они перелезают через водосточную трубу, тянущуюся из-под настила. Труба проходила почти в метре от земли. Через такую и в брюках трудно перелезть, а в юбке и подавно.
– Все прочесали, лейтенант.
– Ну и что?
– Похоже, она пыталась спрятаться под трубой. Там как раз кончается цепочка кровяных капель. На трубе наслежено. Много отпечатков пальцев, наверное, ее. И волос много, длинных волос.
– Хорошо, спасибо, – сказала О'Шонесси, выуживая из кармана пачку «Никорет», пластинок никотиновой жвачки.
– Знаем, как этой бабе лейтенантские лычки достались. По блату, это тебе кто хочешь скажет. – Рассел Диллон раздраженно покачал лысеющей головой. – Если б не папаша, не видать ей их как своих ушей. Я эти проклятые тесты с девяносто первого года прохожу, и ни фига.
Дуг Макгир вздохнул и продолжал писать.
