– Пепи, – говорит он, – позови мальчиков и убери с ними пальмовые листья. Честное слово, я все-таки избавлюсь от этих деревьев!
– Вы не прикоснетесь к ним, пока я здесь! Эти пальмы мне нужны. Эти пальмы мне нужны!
– Но они такие некрасивые, мисс Воронтозов!
– Поэтому они мне нравятся. Именно поэтому они мне нравятся!
Мистер Риердон, как всегда, не понимает истинного смысла моих слов и невозмутимо продолжает:
– Они не стоят места, которое занимают.
Я готова прибегнуть к слезам, но предпочитаю плакать по другому поводу.
– Этот ваш Ну-Скажем задал взбучку Матаверо. От чего Матаверо, конечно, не стал лучше. Замкнулся и все прочее. Я не могу этого вынести. Я просто не в состоянии этого вынести.
– А в чем провинился Матаверо?
– Не знаю.
– Так, так... деревья мы пока оставим. Он поднял руку не на ребенка, его пугает то, что здесь делается. Это пройдет.
Но в тот же вечер – пятница! – когда я приезжаю в город и, устав от покупок, на минуту останавливаю машину у края тротуара, мое внимание привлекает странная фигура. Мужчина высокого роста, в длинном, темном, хорошо сшитом кителе, вроде тех, что носят моряки. Глубоко засунув руки в карманы, повернув голову к витринам магазинов, он идет размашистым шагом по тротуару около самых домов, не замечая никого вокруг. Одинокий человек, гонимый отчаянием, с глазами, устремленными на витрины, похожий на огромную черную бабочку, которая летит на свет. К какому подвиду отщепенцев он принадлежит? – раздумываю я, пока он не подходит совсем близко. Тогда я вижу, что это мистер Веркоу. Я инстинктивно протягиваю руку к дверце, но, когда его ищущий взгляд уже готов настигнуть меня, отдергиваю руку. Я откидываюсь назад, в тень, и сижу не шевелясь; наконец он проходит мимо и исчезает в толпе. Как вовремя я поняла, что с нами происходит: «Ты да я, да мы с тобой...»
– Мисс Попоф, Севен, он хочет убить нас топором, всех нас взять и убить. Севен. Севен!
– Хори! Севен... топор... пожалуйста!
– Скажите, – обращаюсь я к директору, – нельзя ли убрать отсюда топор?
– Топор?
– Топор или Севена. Одного из них необходимо убрать.
– Раухия пришел! – кричат малыши.
– Скажите, пусть войдет. Скажите, пусть войдет.
Почему он не входит, как всегда?
– Он сказал, что хочет вас увидеть, вот что.
Я преодолеваю большие и малые препятствия, добираюсь в конце концов до двери и выглядываю наружу поверх голов малышей, теснящихся вокруг меня. Председатель нашего школьного комитета отличается воистину незаурядной толщиной, к тому же его необъятное туловище подпирают на редкость короткие ноги. Самый толстый из толстяков, которых я видела, а его внук – самый маленький из малышей. Но их объединяет «Ты да я...».
