— Нож ещё вот, — спохватился Степан и отцепил от пояса ножны не хуже Фёдоровых. — Без ножа человеку, пропасть, — договорил он. — Правда, Ванюшка?
Ванюшка досадливо мотнул головой, даже губу закусил от обиды. «И надо ему душу бередить. Ишь, дразнится, знает ведь, у меня…» Но тут Ванюшка даже в мыслях споткнулся: это что ж Степан делает? Говорит, а сам рукой чего-то шарит за пазухой. Достал… на стол кинул… Ой!
Ванюшка и дышать перестал, а Степан, улыбаясь, говорит:
— Хватай живее, а то назад заберу, коли тебе не требуется.
А на столе лежит… ещё нож, другой, не в такой богатой оправе, всё ж настоящий, охотницкий.
Ванюшка медленно протянул руку, а сам не оторвётся от Степановых глаз.
— Стёпа, — сказал тихо с трудом, — неужто, правда, мне даёшь?
— Кривда — засмеялся Степан. — Бери, говорю, теперь ты груманлан настоящий.
— Спасибо, — только смог выговорить Ванюшка и так стиснул рукоятку ножа, что даже пальцы побелели.
— Спасибо, Стёпа, — сказал просто и кормщик. — Ведь не подумал я и ему нож захватить.
— Обрадовались, — пробурчал Фёдор. — С таким богатым припасом что делать-то будем?
Брови кормщика чуть заметно сдвинулись. Фёдор и в удачливый год хмурый, туча-тучей ходит, смеха от него никто не слыхал. А теперь и вовсе тоску нагонять станет. Но сказал только:
— Держись, Фёдор, море, оно слабодушных не любит. Уразумел?
Фёдор угрюмо покосился на кормщика, буркнул неохотно:
— Уразумел. — И отвернулся.
Степан не вытерпел:
— Что делать будем? А олешков бить. Их тут, должно, тоже невидимо. И непуганые они, потому тут безлюдно. С моим припасом дюжину достану. А там оглядимся — что дальше делать.
Строгие глаза Алексея потеплели: этот головы не повесит и других утешит.
— Добро, — проговорил он. — Коли так, ты завтра на промысел ступай, поглядим, сколь олешков достанешь. А нам с Фёдором шкуру надо до пути довести, чтобы не пропала. Добро с ней, не на голых досках спать.
— Вчера, чай, доски мягче пуха были, — шутил Степан, укладываясь на нары. — Ванюшка, иди ко мне под бочок, коли ещё ошкуй в избу залезет, чтоб с тебя починал.
— Сказано, не трепли языком, бестолковая голова, — сердился Фёдор. — К ночи дело, а он беду накликает.
Степан промолчал, вскоре послышался его храп. Поворочавшись, заснул и Фёдор. Лишь тихо лежал Алексей. К нему сон не шёл. Каждому за себя забота, а ему — за всех. И за тех, кого унесло на карбасе. Кто знает, какую судьбу им море сготовило? Но горевал он тихо, чтобы других не будить, пока сон не сморил и его.
