— Да Господь с тобой, — смотритель осторожно рассмеялся. — Откуда им тут взяться? Тебе сон приснился…
— Понятно, — Швейцер утратил остаток сил и сполз на пол.
— Папа, что ты разговоры разговариваешь! — вмешалась Дуня, схватила какую-то тряпку и стала мочить ее под странного вида бачком, штырек которого ходил туда-сюда. — Он же весь в крови! Его перевязать надо.
— Перевяжи, — согласился дед. — Фигура ценная. За сохранность, может, премию получим…
Дуня ответила отцу уничтожающим взглядом. Тот улыбнулся.
— Не бойся, — сказала Дуня, присела перед Швейцером и стала вытирать с его лица кровь и грязь. — У него шутки дурацкие. Он и не думает тебя выдавать.
— Обожди, — возразил с табурета смотритель, вновь принимая серьезный вид. — Дело-то особенное. За ним же уход особый нужен, присмотр. Мы ж не знаем, чего ему можно, а чего нельзя. Он, может, устроен хитро…
— Человек как человек, — Дуня распрямилась и пошла назад к умывальнику полоскать тряпку. — Симпатичный. Есть хочет. Поранился. Ничего хитрого нет.
— Умная ты больно, — дед поерзал. — Слышишь, малец! — он сдвинул брови. — Ты сам-то как?
Швейцер отозвался не сразу.
— Спасибо, со мной все в порядке, — сказал он наконец с горечью. — Вы не думайте, я не какой-нибудь тепличный. У нас гимнастика, военное дело…
— Я ж говорил, что их не только на мясо! — Смотритель торжествующе подмигнул Дуне. — Наверно, и для армии готовят. На случай чего.
— Причем здесь мясо? — глухо осведомился Швейцер.
— Ну, а что ж еще? — Старик не видел знаков, которые Дуня, догадавшись о чем-то, отчаянно ему подавала. — Потроха для власти. Люди ваш заповедник стороной обходят.
— Я вас не понимаю, — Швейцер снова был на ногах, и это прибавляло ему растерянности: вроде как нужно шагнуть, но не ясно, куда и зачем. Он безнадежно посмотрел на тикавшие ходики. Маятник гулял, предупреждая Швейцера, что скоро его время выйдет.
— Папа! — Дуня легонько хлопнула по столу.
— Что такое?
— Ничего. Ты помолчать не можешь? Им же ничего не говорят.
— Что ж с того, что не говорят. Так и жизнь пройдет. Выпотрошат и спасибо не скажут. Голову задурят, а потом ее же пересадят… какому-нибудь президенту.
— Папа, головы не пересаживают.
— Думаешь? Зря. Кое-кому не помешает… Хватай его!
Смотритель уронил ружье, вскочил с табурета и бросился к Швейцеру, который вдруг стал белым и начал падать. Дуня поспешила на помощь и успела вовремя: еще чуть-чуть, и он бы точно ударился головой о плиту.
— Я же тебе говорила! — сердито сказала Дуня, укладывая голову Швейцера себе на колени. — Вечно ты языком мелешь! Ну как тебе сейчас скажут, что ты никто, что тебя на органы вырастили, в пробирке?
