Большое створчатое окно, выходившее в сад, было растворено.
Молодые люди сидели — один по одну его сторону, а другая по другую.
С густых и далеко разросшихся деревьев опахивало вечерней свежестью.
— «Ночь лимоном и лавром пахнет!» — продекламировал Бакланов, навевая на себя рукою в самом деле благоухающий воздух.
— А ты все так же любишь стихи? — спросила Софи, лаская его по плечу.
— Ужасно!.. А тут, пожалуй, и сам поэтом сделаешься… Посмотри в эту сторону! — воскликнул он, показывая ей на запад, где, в самом деле, облака натворили Бог знает каких чудес: то понаделали они из себя как бы людей-великанов в шлемах, с щитами, то колесницы, то зверей с открытыми пастями, и все это было с позлащенными краями.
— А здесь еще! — обернула его Софи в другую сторону.
Там, неведомо от чего, шла целая полоса света, и вообще в небе был тот общий беспорядок, когда догорающий день борется с напирающими на него со всех сторон тучами. Вдли уже погремливало.
— Ты любишь гром? — спросила Софи.
— Люблю… В гром любить сильней можно.
— Отчего?
— Оттого, что сама любовь есть не что иное, как электричество.
— Вот как! — сказала Софи и выставилась в окно подальше, чтобы посмотреть, где именно гремит. При этом грудь ее очутилась на руке Бакланова.
— А у тебя сердчишко порядочно бьется! — сказал он, дотрагиваясь до того места, где должно было быть у нее сердце.
— Еще бы! — отвечала Софи, отодвигая его руку и вообще садясь попрямей. — А помнишь ли, ты меня все Тамарой назывл? — прибавила она после нескольких минут молчания.
— Да, «Прекрасна, как ангел небесный, как демон коварна и зла!» — воскликнул Бакланов.
— А может быть, я и в самом деле такая, — подхватила Софи лукаво.
— Ничего! Я готов хть сейчас же купить ценою жизни ночь твою… Вот пусть в это же окно и вышвырнут.
Софи отрицательно покачала головой.
— Я не хочу того, — отвечала она.
— А я хочу.
— Ни! — возразила Софи по-малороссийски.
Бакланов схватил себя за голову.
— Ну что: ни! — возразил он. — Неужели же тебе нужно это венчание, чтобы там пели, венцы надевали. Бог и здесь нас благословит.
— Это не Бог, а лукавый бесенок! — говорила Софи: — я хочу за тебя выйти чистою и непорочною, как девушка. Ведь я почти что девушка!
— Не нужно мне этого, не надо! — воскликнул Бакланов и, вскочив, схватил Софи в объятия, и в то время, как она слабо сопротивлялась, он целовал ее в лицо, в шею.
— Постой, погоди! Два слова! — проговорила наконец она.
Александр несколько поотпустил ее.
