— Совершенно неясно-с! — повторил за ним Евсевий Осипович.
Прошло несколько минут тяжелого молчания.
— Вон, если хотите, — начал Ливанов: — у меня есть тут один господин… на побегушках у меня прежде был, а теперь советником служит, любимец, говорят министра. Я напишу ему. Вы ведь не кандидат?..
— Нет, — отвечал Бакланов, конфузясь.
— Значит, вам надо в губернском ведомстве начинать. Я напишу ему, он возьмет вас.
Александр на первых порах обиделся этим предложением.
— Я бы желал, по крайней мере, дядюшка, у вас под вашим начальством служить.
— Да мне-то куда девать вас? — возразил ему Евсевий Осипович: я и без того слишком взыскан милостями государя императора моего, да как еще всю родню-то валить на него, так густо будет.
— Я, дядюшка, не о том прошу, а чтобы вы дали мне хоть маленький ход.
— Нет, вы больше того просите. У меня вакансий нет! Значит, вы хотите, чтоб я для вас выгнал какого-нибудь честного труженика и, в виду всех, на позор себе, посадил на его место вас, моего племянника, — вот вы чего хотите.
— Я этого не говорил-с! — сказал Бакланов, окончательно обидевшись.
— Дать ход, — продолжал Евсевий Осипович: — вам дают его ступайте! В вас есть некоторый ум, некоторое образование, некоторые способности.
На словах: «некоторые», Евсевий Осипович делал заметное ударение.
— Все это, разумеется, в вас забито и загажено полувоспитанием (настоящим воспитанием Евсевий Осипович считал только ихнее, сектантское), но исправляйтесь, трудитесь!..
— Я трудиться готов! — произнес Бакланов и потом, помолчав, прибавил: — позвольте, по крайней мере, хоть к этому господину письмо!
— Подайте мне перо и лист бумаги… там в кабинете, на шифоньерке… — сказал Евсевий Осипович.
Александр пошел в кабинет.
— Не разбейте там и не уроните чего-нибудь!.. У меня вещи все хорошие!.. — крикнул ему Ливанов.
«Вот скот-то!» — с бешенством думал Бакланов.
Записку Евсевий Осипович написал не длинную.
«Емелюшка прокаженный! Прими сего юнца к себе на службу, — это мой племянник!»
Запечатав ее, он отдал Бакланову.
Слова: «Емелюшка прокаженный» были Ливановым употреблены в виде ласки, так как Нетопоренко, тоже несколько принадлежавший к их толку, рассказывал, что в молодости он сидел с сведенными руками и ногами и исцелился от этого чудом.
— Заходите, когда будете иметь время! — проговорил Ливанов, вставая и зевая.
— Непременно-с! — отвечал Бакланов, а сам с собой думал: «Только бы место найти, нога моя у тебя, чорта, не будет!»
