Тот мрачно посмотрел в окно.
— Невесту, надо быть, обряжать ведут.
— Куда, зачем? — спросил Александр с вспыхнувшим лицом.
— Немножко пообчистить и пообгладить! — отвечал Иона Мокеич. Сегодня, что ли, венчанье-то? — спросил он Петрушу.
— Сегодня, сказывают! — отвечал тот, грустно потупляя глаза.
— Как сегодня! — воскликнул Александр: — ведь это уж прямо значит надругаться!
— Небольшие тоже, видно, парады-то хотят справлять, — сказал Иона Мокеич.
— О-то, скотство какое! — произнес Бакланов с бешенством в голосе.
Петруша, как бы не в состоянии будучи видеть страдающего барина, ушел из кабинета.
— Не сокрушайся, друг сердечный! — принялся его утешать Иона.
— Да ведь поймите же всю мерзость моего положения! — говорил Александр, колотя себя в грудь: — во-первых, я ее люблю немножко, во-вторых, мне ее жаль, совестно, стыдно против нее, и в то же время я ничего не могу сделать… Ну что я сделаю?.. Словами — матери не внушишь, она не поймет их. Не бить же мне ее.
— Как можно мать бить! — сказал на это Иона. — Ты уж лучше потешь ее в этом случае, — прибавил он каким-то заискивающим голосом. — Машка-то к тебе станет и бабой бегать…
— О-то, скотство какое! — повторил еще раз Бакланов, сжимая кулаки и устремляя взор на потолок.
Через час времени Иона Мокеич, будто так, случайно, вышел на двор и пошел прогуляться по усадьбе.
Александр остался один и продолжал сидеть у окна. Вдруг он услышал по дороге стук колес: сначала проехала одна телега с мужиками и женщинами, потом другая с мужиками и женщинами, наконец третья с одними женщинами, из которых сидевшая посредине была вся покрыта белым.
Сердце замерло у Бакланова.
Вскоре после того к нему возвратился Иона.
— Что это, свадьба уж проехала? — спросил он.
— Да, — отвечал Иона протяжно и с улыбкой.
— Что ж она? Скажите! — спросил с чувством Бакланов.
— Побрыкалась маленько! Ну, да я тоже сказал ей: «барин, говорю, тебя и хлебом и деньгами — ничем не оставит».
— Я готов дать все, что хотите!
— Дадут всего!.. Старуха сама того желает: «Я их дом, говорит, подниму».
— Скоты мы, подлецы, мерзавцы! — сказал Александр Ионе Мокеичу.
— В мире, что в море: всего бывает! — объяснил ему тот.
Иона Мокеич вообще в этот раз был в каком-то тихом, философском настроении, что всегда с ним случалось после, как сам он выражался, сильной пересыпки.
По просьбе Аполлинарии Матвеевны и самого Александра, он остался у них ночевать и на этот раз спал, по обыкновению, с хозяином в одной комнате, завел с ним совсем другого рода разговор и рассказывал даже, как был в молодости влюблен.
