— Плешь будет! — смеётся бабушка. И за руки Всеволода хватает.
— Не будет, — сердится Всеволод. — Я ещё маленький!
— А тихий час уже кончился? — говорю я.
— Не знаю. Они же днём отдыхать не умеют. Разве теперь подымешь?
Тут дверь открылась, и дядя Гена на крыльцо вышел. Щурится. На нём волосы дыбом стоят и одна нога босиком. А вторая в дедушкином ботинке.
— Доброе утро! — смеётся бабушка. — Уж автобус скоро!
— Ммм… — говорит дядя Гена.
Всеволод от бабушки вырвался, как заорёт:
— Папа! Папа!
Обрадовался. Будто он дядю Гену сто лет не видел и уж прямо никак тут увидеть не ожидал. На даче. Глупый ещё!
И Андрюша кричит:
— Папа! Папа!
— Папа! — кричит Серёжа. И на дяде Гене повис.
И даже мой большой брат Алёша тоже кричит:
— Папа! — и на крыльцо прыгнул.
Вдруг я слышу, как я кричу:
— Папа! Папа!
Ещё подумала: чего это я кричу? Папа мой на зимовке. Всё зимует, даже летом. У него такая работа, ничего не поделаешь. Я уж ею и забыла в лицо — какой папа? Говорю маме: «Я ведь папу даже в лицо забыла. Когда приедет, ты мне покажешь? А то ведь я не узнаю!» Мама говорит: «Покажу, не волнуйся. Он на дедушку похож». Мы все похожи на дедушку, у нас такая порода.
Думаю: чего ж я кричу? Но сама кричу.
Андрюша дядю Гену за ногу схватил и теперь мне кричит:
— Это мой папа, а не твой!
И Серёжа говорит:
— Мой, а не твой!
И Всеволод лезет на крыльцо, пыхтит:
— Мой папа! Мой!
Вдруг дядя Гена всех с себя скинул и говорит:
— «Мой, мой»! Заладили, попугаи. Почему только ваш?
Я тоже могу его «папа» звать. Пока. И всегда, если мне нравится. Дяде Гене это только приятно. Ему, в конце концов, всё равно, сколько нас: где четыре, там и пять.
И дядя Владик стоит в дверях.
— Меня тоже можно, — говорит. — Что я Саньке — чужой?
— Ишь ты, — сказала бабушка. — Разлетелись!
Подошла и встала рядом со мной.
Уже сердится:
— Развели разговор! Сколько их сразу, прямо не знаешь, кого и выбрать. А у человека свои родители есть. Вон мама завтра приедет. Может, сегодня…
— Она телеграмму прислала? — говорю я.
— И так знаю, без телеграммы, — сердится бабушка. — Ну, послезавтра. Через два дня. Вот-вот.
— А папа когда? — говорю я.
— Никуда не денется, — говорит бабушка. — Жив-здоров — и ладно.
Но так и не сказала когда. В прошлом году, когда я маленькая была, я часто спрашивала. Приставала к бабушке — когда, когда. Глупая была! Теперь не спрашиваю. Взрослые, если они не хотят, всё равно не скажут. Даже бабушка, я уже поняла.
Сейчас просто так спросила.
