Быстро вбежав на второй этаж, Анна, чтобы не колебаться, громко застучала в знакомую дверь. Отозвалось лишь эхо. Дверь была не заперта и легко открылась. Прихожая пуста. Тягостное эхо, казалось, вошло вместе с женщиной в квартиру и, сопровождая ее, отзывалось на каждый шаг. На дверях бумажки с аккуратно выведенными немецкими буквами «А», «В», «С», «О». В углу прихожей стопками стояли банки из-под консервов. Пахло нечистым бельем, мокрой шерстью, кожей и дезинфекцией.
— Кто здесь? — позвала Анна и в страхе замерла. Только эхо ответило ей. Квартира была пуста.
Тоскливое чувство охватило женщину. Последний раз она была здесь с мужем года полтора назад, когда Шаповаловы праздновали день рождения дочери Юноны. Это был гае простой день рождения. По обычаю, «омывали первый паспорт». Девушка была любимицей родителей. Торжество подучилось шумное. Играл семейный оркестр Калининых: Степан Михайлович — на старом баяне, муж Марии Калининой Арсений Куров лихо рокотал на китаре, младший брат Анны, летчик Николай, играл на мандолине, а отец виновницы торжества — на балалайке. Звуки наполняли квартиру, вырывались в открытые окна. Вечер был летний, теплый. Люди, стоя на улице, смотрели вверх, улыбались: Калинины гуляют. А когда под вечер, переиграв весь современный репертуар, старшие хозяева и гости принялись за старинные, издавна любимые верхневолжскими текстильщиками хороводные песни, когда, взявшись за руки, гости пошли вокруг стола «со вьюнам», за окнам тоже возник хоровод… Калинины гуляют! Каким невероятным казалось сегодня это простое, нехитрое семейное веселье…
Анна рывком открыла дверь в комнату, где у Шаповаловых была столовая. Открыла и остановилась: ничего из знакомой обстановки. Восемь аккуратно застеленных кроватей стояли двумя рядками. Анна бросилась в комнату, что была спальней, — те же кровати; в «детскую», где, отгородившись друг от друга ширмой, жили дети Шаповаловых — Юнона и Марат, — кровати; в кухню — и там кровати. Кроме этого, в каждой комнате стояла чугунная печь и перед печатни лежало по охапке дров и какие-то растерзанные книжки, предназначенные, как видно, для растопки. Из прежней обстановки в квартире уцелел лишь плечистый славянский шкаф. Заглянув в ванную комнату, Анна даже вскрикнула и замерла: над самой ванной темнела замерзшая пирамида с вырубленными на ней ступеньками. Канализация не (работала, и комната, эта была превращена в уборную, из которой никто не выносил… Содрогнувшись от омерзения, женщина захлопнула дверь, прикрыла ее задвижкой…
