Женя подняла взгляд. Глаза смотрели гордо.
— Он сказал, что я первая русская девушка, с которой он познакомился, и еще сказал, что я лучшая девушка из всех, кого он знал.
— Ах, вот как! — несколько насмешливо проговорила Варвара Алексеевна. — Ладно, он сказал тебе, будто был комсомольцем, а ты?
— А я ему сказала: если это так, как же у вас рука поднялась в нас стрелять? Он ответил: «Я фельдшер, за войну я не произвел ни одного выстрела…» Мы с дедом решили его испытать, и в этот вечер дедушка повел его по спальне: вот, любуйтесь на дело своих рук. Он пришел в ужас, тут же принялся осматривать больных… На следующий день где-то добыл и привез немножко лекарств…
— Гы, Варьяша, не поверишь, эта девка над ним такой верх взяла: что ни скажет, он на все — натюрлих, натюрлих! Что ни спросит — яволь! Не веришь? Вон кули с горелым зерном, из которого кашу варим. Белочка ему: люди с голода мрут. Он с разбитого элеватора, что ли, на машине два мешка пригнал.
Теперь лицо Варвары Алексеевны стало задумчивым.
— А откуда вам, милые мои, известно, что он не из гестапы? Там ведь тоже не лопухи, уши-то развешивать не приходится.
— Постой, постой, опять у тебя, Варьяша, дровни впереди лошади бегут… Гестапо! Думаешь, об этом мы не думали? Только не может того быть. Вот смотри: попервости я сказал ему, что бывший царский гренадер, карточку ту, где при всех регалиях, ему показал. Он ухом не повел. А гестапо, оно бы тут поживу сразу почуяло — мол, царский осколок, к рукам его прибрать… Нет, этот всамделишный. Бывало, говорят они с Белкой, говорят, спорят, спорят, я иной раз задремлю… А однажды очнулся, слышу, Белка на него кричит, а он глаза в пол и пилотку в руках терзает.
— Ну, и какой такой разговор у вас был? — Варвара Алексеевна перевела на внучку строгий взгляд.
— Я тогда ему сказала: раз вы немецкий комсомолец, вы обязаны помогать нам бить Гитлера. Он: «Фрейлин Женя, как я могу?» Можете, берите листовку-пропуск, переходите к нам. Он головой качает: «Вам меня не жалко! У вас же пленных не берут». Я рассердилась: вы, говорю, трус и шкурник и не прячьтесь за всякие бредни. Он вскочил, бросился к двери, потом вернулся и говорит: «Хорошо, пусть даже меня расстреляют, я перейду, чтобы доказать, что я не трус».
— Целый вечер они учили по-русски: «Товарищ», «Не стреляй», «Я не враг, я друг», «Ведите меня к командиру»… Я вот и сейчас слово в слово помню, а он туг на русский язык оказался. Никак вызубрить не мог, — добавил дед.
