— Что же, Нюша, ты будто мне и не рада?
В семье Анну всегда звали — отецкая дочь. Она росла такая же видная, статная, как Степан Михайлович, с такими же волнистыми русыми волосами, какие были когда-то и у него, и только глаза у нее были карие, а у него даже и в старости обращали внимание своей веселой ситцевой голубизной. И, вероятно, потому, что своего рассудительного, всегда ровного, ласкового отца она любила больше, чем прямую, резкую на язык мать, то, что она теперь узнала, потрясло ее особенно сильно.
Улыбка постепенно исчезла с лица Степана Михайловича.
— Ты чего смотришь, как солдат на вошь? Что с маткой? Больна?.. Умерла?
Он протянул к дочери руки, но та оттолкнула их.
— Уйди. Опозорил всех…
Недоумение сменилось на лице Степана Михайловича гневом. Даже губы дрогнули от обиды.
— Стой! Что ты мелешь… Девчонка!
— Старый человек, столько из семьи на фронте… Внучку фрицы убили, а он тут с гитлеровскими офицерами чаи-сахары разводит…
Степан Михайлович был совсем ошеломлен:
— Которую? Галку, Лену?
— Да при чем тут Лена! Женя погибла… Что-то сообразив, старик даже вздохнул с облегчением:
— Да не погибла она, жива Белочка… Ранена только. Мы с ней тут вместе и бедовали… уже поправляется, ковыляет потихонечку с клюшкой.
Новость за новостью! Среди беженцев, что ютились в пригородных деревеньках, много говорили о смерти Жени Мюллер. Рассказывали подробности, передавали ее последние слова. Сколько слез по ней пролито. И вот — жива. Шила, оказывается, у деда. Все перепуталось, перемешалось.
— Как же она к тебе попала?
— Раненую ее ко мне доставили.
— Кто доставил?
— Люди… Свет не без добрых людей, — уклончиво ответил Степан Михайлович и вдруг, схватив дочь за плечи, встряхнул ее. — Скажешь ты мне или нет, где мать? Что с ней?
Жгучая неприязнь к отцу уже остывала. В том, что сообщила Перчихина, было что-то не так. Но разбираться не было сил. Ощущая большую усталость, Анна монотонным голосом, будто во сне, рассказала отцу, как вчера утром рассталась она с матерью и, оставив на нее ребят, пешком двинулась к городу.
— Слава богу!.. Я уж было подумал… — успо-коенно произнес старик. — …А Женя говорила, будто бы вы все пароходом на Урал подались.
— Это Мария с ребятишками к своему Арсению поплыла… Нас с мамашей звала — это верно. Да мы уж решили: как-нибудь перезимуем тут, поближе к городу.
— Стало быть, верили?
— Мы-то верили, — ответила Анна, и карие глаза ее вновь стали отчужденными, колючими.
