– Проломила, будь спокойна, а я отбила ему скалкой кое-что другое.
Некоторое время они хохотали, как две закадычные подружки, привыкшие к развязной болтовне на грани дозволенного.
– Уж поверь мне, Хустиниана, у Фито Себольи синяков побольше, чем у тебя.
– Интересно, что он наврет жене про свои отметины?
Так, посмеиваясь, они прикончили виски. Воцарилось молчание. Между женщинами стала расти прежняя дистанция.
– Я налью еще, – предложила донья Лукреция.
– Давайте я, я умею.
– Ладно, тогда я включу музыку.
Вместо того чтобы подняться и пропустить девушку, донья Лукреция помогла ей перелезть через себя, не прижимая, а лишь слегка придерживая, так что их тела – хозяйка снизу, служанка сверху – на мгновение почти слились. Когда лицо Хустинианы нависло над доньей Лукрецией – от близости девушки бросало в жар и сохло во рту, – женщина заметила в ее глазах дразнящие огоньки.
– Тогда ты поняла, в чем дело? – перебил дон Ригоберто, чувствуя, как жена вздрагивает в его руках, точно встревоженная хищница, как всегда бывало, когда они занимались любовью.
– Она и не думала обижаться, разве что немного испугалась. Но это быстро прошло, – говорила донья Лукреция, тяжело дыша. – Удивилась, в честь чего такие нежности, с чего это мне взбрело в голову обниматься. А потом, должно быть, поняла. Не знаю, в тот момент я вообще ни о чем не думала. Я летала. Но одно совершенно точно: она не рассердилась. Приняла происходящее как должное, коварное создание. Фито прав, она чертовски хороша. Особенно полунагая. Кожа цвета кофе с молоком и белый шелк…
– Я бы отдал полжизни за то, чтобы увидеть вас тогда. – Дон Ригоберто наконец вспомнил: Густав Курбе, «Лень и сладострастие».
– А разве ты нас не видишь? – усмехнулась донья Лукреция.
Он видел их с удивительной ясностью, хотя сейчас в спальне было светло, а тогда царил мрак, лишь тускло горел торшер. Воздух в комнате загустел, как желе. От запаха духов у дона Ригоберто закружилась голова. Сладкий аромат щекотал ноздри. Вдали шумело море, из кабинета, где Хустиниана готовила выпивку, доносился звон стаканов. Наполовину скрытая пышным пологом, донья Лукреция потянулась и включила музыкальный центр; когда комнату наполнили звуки парагвайской арфы и напевы индейцев гуарани, женщина откинулась назад, опустила веки и стала поджидать Хустиниану с видимым, ощутимым нетерпением. Китайский халат открывал руки и крутое белое бедро. Волосы разметались, глаза поблескивали из-под полуопущенных ресниц. «Оцелот в ожидании добычи», – подумал дон Ригоберто. Вернувшаяся со стаканами Хустиниана казалась совершенно спокойной, держалась непринужденно и уже не пыталась соблюдать дистанцию.
