– Тебе нравится эта парагвайская музыка? Не знаю, как она называется, – промурлыкала донья Лукреция.
– Она милая, только танцевать под нее нельзя, – ответила Хустиниана, присаживаясь с краешку и протягивая хозяйке стакан. – Так хорошо или надо больше воды?
Она не решилась снова пролезть на свое место, и донье Лукреции пришлось подвинуться. Хозяйка жестом пригласила девушку сесть поближе. Хустиниана повиновалась, полы ее халата распахнулись, и голая нога оказалась в миллиметре от бедра доньи Лукреции.
– Чин-чин, Хустиниана. – Женщина подняла стакан.
– Чин-чин, сеньора.
Женщины выпили. Пригубив виски, донья Лукреция пошутила:
– Воображаю, что отдал бы Фито Себолья, лишь бы увидеть нас теперь.
Она засмеялась, девушка ей вторила. Смех зазвенел и погас. Горничная отважилась пошутить в ответ:
– Был бы он хоть помоложе и посмазливее. А такому, с брюхом, да еще и пьяному, кто даст?
– По крайней мере, у него хороший вкус. – Донья Лукреция легонько погладила девушку по волосам. – Ты и вправду очень красивая. Неудивительно, что мужчины сходят по тебе с ума. По моему разумению, поклонники должны ходить за тобой табунами.
Продолжая гладить Хустиниану по волосам, она прижалась ногой к ноге девушки. Та не протестовала. Она сидела неподвижно, с легкой улыбкой на губах. Через несколько мгновений донья Лукреция почувствовала ответное движение. По ее руке скользнули влажные пальцы Хустинианы.
– Я тебя люблю, Хустита. – Донья Лукреция впервые назвала девушку сокращенным именем, как Фончито. – Я поняла это только сегодня. Когда увидела, что этот жирный урод напал на тебя. Я просто взбесилась! Как будто ты моя сестра.
– Я тоже вас очень люблю, сеньора, – призналась Хустиниана и придвинулась к хозяйке еще немного, так, чтобы соприкасаться с ней не только ногами, но и бедрами, плечами, руками. – Неловко говорить, но я вам немного завидую. Вы такая славная, такая элегантная. Вы – лучшая из всех, кого я знаю.
– Можно, я тебя поцелую? – Донья Лукреция наклонилась к Хустиниане. Волосы женщин перемешались. Девушка не мигая смотрела на хозяйку огромными широко раскрытыми глазами, смотрела без страха, разве что с легким любопытством. – Мы могли бы? Поцеловаться? Как добрые подруги?
Она терзалась и нервничала несколько мгновений, – два, три, десять? – пока Хустиниана медлила с ответом. И перевела дух – сердце билось так сильно, что трудно было дышать, – лишь когда девушка кивнула и подставила губы. Пока они страстно целовались, проникая друг в друга языком, отстраняясь на миг и вновь сливаясь, душа дона Ригоберто парила за облаками. Гордился ли он своей женой? Безусловно. Любил ли ее в сто раз сильнее, чем прежде? Вне всякого сомнения. Он готов был любоваться женщинами целую вечность.
