– Неужели ты не поцелуешь его, Лукреция? Не обнимешь хотя бы раз?
– Время еще не пришло, – отрезала та. – У меня была своя программа, очень хорошо продуманная. И к тому же разве он уже не был счастлив?
– Со мной такого прежде не бывало. – Модесто с головой нырнул в воду, на мгновение прильнув к ногам доньи Лукреции. – Мне хочется петь, Лукре.
– Мне тоже, – неловко пошутил дон Ригоберто. – По-твоему, все эти талассо-эротические процедуры не могли закончиться пневмонией?
Он рассмеялся и тут же стыдливо замолчал: смех и сладострастие отталкивают друг друга, как вода и масло.
– Прости, я не хотел перебивать, – поспешно извинился дон Ригоберто. Но было поздно. Донья Лукреция начала зевать, и влюбленный инженер сконфуженно примолк. Мокрый и жалкий, с огромной лысиной, он стоял на коленях и ждал своей участи.
– Ты засыпаешь, Лукре.
– Я только сейчас поняла, как устала за день. Никаких сил нет.
Донья Лукреция легко выскочила из ванны и подхватила с пола халат. Прощаясь с инженером на пороге своей комнаты, она произнесла слова, от которых сердце дона Ригоберто заныло:
– Завтра будет новый день, Плуто.
– Последний день, Лукре.
– И последняя ночь. – Она послала ему воздушный поцелуй.
Утром путешественники проспали лишние полчаса, но наверстали упущенное время посреди адского пекла Мурано, где ремесленники в застиранных майках выдували из стекла сувенирные вазы и домашнюю утварь. Донья Лукреция не собиралась ничего покупать, но по настоянию инженера выбрала три прозрачных фигурки: белку, аиста и бегемота. На обратном пути гид разразился пространной лекцией о творчестве Палладио. Вместо ланча спутники выпили чая с бисквитами в «Квадри», любуясь багровыми солнечными бликами на крышах, в водах каналов и на шпилях колоколен, и прибыли на Сан-Джорджо задолго до начала концерта, чтобы успеть осмотреть остров и поглядеть на лагуну.
– В последний день всегда грустно, – заметила донья Лукреция. – Завтра все закончится навсегда.
– Вы держались за руки? – полюбопытствовал дон Ригоберто.
– Весь концерт, – призналась его жена.
– Небось разрыдался?
– Он был очень подавлен. Все время сжимал мою руку, а на ресницах дрожали слезинки.
«Слезы благодарности и надежды», – подумал дон Ригоберто. Ласковое «слезинки» приятно щекотало нервы. Дон Ригоберто твердо решил: больше не станет перебивать. Он ни разу не прервал светской беседы, которую Модесто и Лукреция вели за ужином в «Даниэли», любуясь огнями Венеции, и стоически вынес приступ мучительной ревности, когда увидел, что комплименты инженера не оставляют его супругу равнодушной. Лукреция намазывала ему тосты маслом, кормила ригатони
