Карета стояла не на месте. Не по рангу.
Случилось неожиданное.
Тут была история, два отрывка о жизни женщины, вероятно, одной и той же.
Или это женщина одна, но появляется в двух разных снах.
Но вы посмотрите, как это сделано в черновике Толстого – любовь будущей Анны Карениной и будущего Алексея Вронского – на болтовне людей, вернувшихся из театра: двое сидят за столом, разговаривают; похоже на то, как кто-то в этом зале, полном людей, громко бьет по барабану палкой; музыка, она возвещает о большом событии, может быть трагическом.
Достоевский преклонялся перед Пушкиным, он уверял, что Татьяна Ларина не могла не отказать Онегину.
Она не могла сказать ничего, кроме того, что она написала.
У Пушкина рядом существует другая вещь.
О женщине, которая ушла от своего мужа.
Почему ушла? Потому, что она разлюбила.
Она полюбила другого, и она решительна. Как настоящий военачальник.
Толстой решился написать роман, как бы дописать Пушкина.
Но эта лестница трудна даже для гиганта, даже для человека, который идет к солнцу.
Вот даты прохода Толстого по дороге завершения романа, который он начал, прочитавши пушкинский отрывок.
Как же построен этот роман?
Роман построен так, что мы вспоминаем все же Достоевского.
Достоевский, прочтя сцену у постели Анны Карениной, когда женщина умирала в горячке после родов, а тогда это было смертельно, она, умирая, была ласкова к обоим мужчинам, к Алексею Каренину и к Алексею Вронскому. Достоевский говорит: вот, нет здесь виноватых.
Но все остались живы, жив Каренин.
Как говорит Толстой, брак не конец романа, а начало романа.
И вот эта сцена, колебание, вопрос, кто виноват, почему он виноват, это перестройка не только литературы, а перестройка человеческого сознания.
И когда добрый Каренин полюбил девочку, рожденную от Вронского, взял ее, улыбнулся ей, хотя она была рождена его женой не от него, он способен к любви; он любит сына Сережу и чужую девочку, но он не может перестроить жизнь.
Про него пишет и судит, его судит величайший человек Толстой, который много написал о человеческой ответственности. Он писал, он говорил, что только в кабаках двери открываются наружу, в душе человека они открываются вовнутрь, и Толстой открывал вовнутрь свою жизнь и нашел, что он жил неправильно, не так, а как правильно – неизвестно.
…Достоевский написал, про Дон Кихота, что Дон Кихот виноват только в том, что он не гений.
Толстой был гений.
Он виноват в том, что он был одинокий человек.
