– Зачем?
– Ну, а вдруг ты еще раз захочешь напомнить ему, какой он подлец и гадина?.. – резонно возразила Шурочка и положила на стол бумажку с рядами цифр. – Тем более что у Ярика, по-моему, жизнь не так удачно сложилась. Лишний раз напомнить ему, что он сглупил когда-то, – очень полезно и приятно.
– Делать мне больше нечего! – с холодной яростью произнесла Ева. – Нет, ничего не хочу о нем слышать!
– Ну, как знаешь… – пожала плечами Шурочка. – Тогда забудем о Ярике. Расскажи, как у тебя дела? Как твой Михайловский?
– Прекрасно, – усмехнулась Ева. – Он очень мил. Я ни о чем не жалею… Да, кстати, мы встречаемся с ним через час и едем в гости к Сазонову – помнишь такого?
– Господи, конечно! Кстати, утром перед работой смотрела телевизор – Николай Ильич требовал запретить содержание бойцовых собак в городе…
– Очень разумное требование! Еще бы выселить всех дураков за сто первый километр…
– Ева, тогда бы Москва опустела! – засмеялась Шура, и вслед за ней – подруга. Еве вдруг стало очень легко. «А я ведь в самом деле мечтала о том, что Ярик еще не раз пожалеет о том, что бросил меня… Так ему и надо!»
– А что у тебя на работе?
– Вениамин Лазаревич совсем озверел… Хуже всякой собаки! – погрустнела Шурочка. – Вызывает меня к себе и говорит: «Вы, Лопаткина, не справляетесь со своими обязанностями… Или задерживайтесь после шести, или ищите себе новое место!» А Стасика все не устраивает. Ему не нравится, что я теперь прихожу поздно, и он, одновременно, не хочет, чтобы я меняла работу! Ведь платят-то мне прилично, я, между прочим, больше Стасика получаю…
– Тебе надо бросить и работу, и Стасика своего.
– Ах, Ева, легко тебе говорить!..
Ева болтала с Шурочкой, а у самой из головы не выходил Ярик. Как он живет сейчас? Что заставило его вспомнить о ней? Изменился ли он, постарел ли – ее чернокудрый вероломный принц…
До сих пор в ней была эта боль, которая никуда не исчезла, ну разве что запряталась в самые дальние уголки ее души, покрывшись пылью и патиной. Стала незаметной и привычной, но все же – не исчезла.
«Я ведь не на Ярика злюсь! Что можно с него взять, он – обычный мужчина, каких много! А на себя. За то, что потеряла из-за него голову. За то, что плакала из-за него. Я себе этих слез не могу простить! Надо же – плакала из-за мужчины… Только моя тогдашняя юность может быть мне оправданием. Если бы можно было все изменить… Нет, не предательство Ярика, а свое отношение к этому предательству!»
