Впрочем, говоря по-мирски, Марко, Рим пал оттого, что слишком крепка оказалась Великая Катайская стена. — Так говорил отец Павел — голосом слабым и сухим, будто шуршание дубовой листвы под ногами.
Безжалостные варварские орды, взявшие путь на восток, впустую сломали свои стрелы о змеевидную Катайскую стену («То стена Гога и Магога, о Марко!»). А потом повернули на запад — и не успокоились, пока не потопили в крови и пламени славу и могущество великого Рима. Но тысячу лет спустя, когда катайская стража ослабла, утратила боевой дух, пришли неумолимые монголо-татарские орды. Двигаясь на запад, они достигли самых дальних владений князей Руси и Московии, которые с тех пор платили им дань. А двигаясь на восток, они хлынули сквозь бреши в Великой стене — и в итоге сыны и внуки степных вождей возвысились до Трона Дракона…
…и Чингис родил Тулуя, а Тулуй родил Хубилая — хана ханов. Великого хана, что поднял из руин разоренный войной Катай…
«Могу поклясться, что великий хан, — записал в своем путевом дневнике Марко, сын строгого Никколо Поло и племянник вспыльчивого Маффео, — не только могущественнейший из земных властителей, но и наимудрейший».
Разве не вырос Марко из любопытного юноши в зрелого мужа в добром здравии и достатке (вместе с отцом и дядей) на государственной службе Монголе-Катайской империи? Разве не сделался он (и все трое) одними из первейших любимцев великого хана Хубилая?
Троица оборванных путников с латинского Запада, в вонючих лохмотьях, засиженные мухами и искусанные вшами, — по милости Хубилая они оделись в соболя и шелка. У Марко были все причины безоговорочно верить в мудрость и величие своего господина; и стоило ли теперь в этом сомневаться?
Стоило ли? Даже если по простой прихоти катайского властителя они оказались здесь, за наружными рубежами Великой стены в 10000 ли, чьи полуразрушенные валы все еще высились на гребнях холмов, будто обломки желтых зубов какого-то исполина. Оказались разбросаны подобно землистому песку на краю диких пустошей — столь заброшенных и опасных.
Уже почти час стаи птиц — поначалу лишь черные пятнышки в сумрачном небе — с криками и карканьем кружили над головой. Татарин Петр, молодой раб-оруженосец Марко, который порой казался недоумком, а порой мудрецом, только раз и успел пробубнить себе под нос — мол, дурной знак. А потом хмурые жесты самого Марко погрузили Петра в молчание. Так лучше: не буди лихо, пока оно тихо.
Луноликие монгольские всадники о чем-то кратко переговорили — и дальше обращались уже только к своим коням. И двигались только их узкие черные глаза под кожаными шлемами на меху. Вверх — лишь на мгновение. И опять вниз.
