Так закончилась наша красивая история. Мод оставила мне квартиру со всем ее содержимым. Забрала только свои диски и одежду. Видеокассеты я мог оставить себе. Книги тоже. Ее родители развелись, когда ей было десять, и она присутствовала при разъезде с грузчиками, которые беспрестанно спрашивали, что куда отправлять. Это зрелище ранило ее. Ее отец, в конце концов, хлопнул дверью. «Разбирайтесь сами со своими коробками!» Она хотела оградить нас от этого.
В конце концов, я все выяснил. Мод была со мной откровенна. Вы трахали ее во второй половине дня в «Плазе». Прошло время маленьких гостиниц на Левом берегу. Наезжая в Париж, Господин вел прием с пяти до семи в своем люксе на авеню Монтень. Селился в роскошных номерах под чужим именем. Вы — как хотите, но я не думал, что у Мод такой плебейский вкус. Вы угощали ее шампанским, заказав его в номер? А икру заказывали — потом? Могли бы, кстати, не звонить мне посреди ночи, забыв про разницу во времени. Догадываюсь, что алкоголь был причиной подобной забывчивости. Но, мне кажется, если у кого-то из нас и был повод напиваться, так это у меня, верно? Я ненавидел, когда меня внезапно будил оператор «AT&T».[67] Я ненавидел это. Во сне мне удавалось не думать о Мод. Ее больше не было рядом. Я не знал, куда она ушла. Если у вас не было ее нового номера, я тут ни при чем. Она мне его не оставила, гарантирую вам.
Теперь разбирайтесь с ней сами. Ваша очередь привыкать к ее отлучкам. Что она вам рассказала? Что я вернулся к своим родителям? Сообщаю вам, что она оставила мне квартиру. Она была не до конца неэлегантна. Не будем говорить об одном и том же сто пятьдесят лет. Я так и не узнал, когда она начала мне лгать.
У меня нет времени, чтобы подробно излагать вам все, что у меня на сердце. Я не думал больше ни о чем другом. Я видел Мод в ваших объятиях. Я видел, как она приносит вам завтрак, выходит из вашей ванной, обмотав себя подмышками махровым полотенцем. Будет неправдой сказать, что эти видения не причиняли мне боль. Мне больше не следует думать о ней. Отныне вы будете заполнять мой разум, питать мою ненависть. Тут есть простор. Этот дом в лесу — я не хочу больше видеть его в красках, с его низеньким белым заборчиком, с его гравием, шуршащим под колесами, с его почтовым ящиком на колышке.
Вы говорили мне, что вам имплантировали сердечный клапан. Ваши рассказы не представляли больше интереса. То были воспоминания, завернутые в прозрачную пленку.
