— Может, ты и прав, — опустились плечи Аргона. — Ты все же очень проницателен, Сократ, до удивления.
— Да тут только слепой не заметит!
— Думаешь? — Аргон печально взглянул на взъерошенного толстяка.
— Невозможно перепутать!
— О чем это вы говорите? — не удержавшись, вмешался Леброн.
— Видишь ли, сынок, — Аргон смотрел на утонувший в ночи цветущий сад, окружающий дворец, — есть у нашей семьи одна тайна, эта тайна — ты.
— Я? — удивился юноша. — Как это?
— Это тайна твоего рождения.
— А в чем дело? Что в моем рождении было таинственным?
— Дело в том… — Аргон посмотрел на Олавию, она сидела, опустив голову, — в том… дело в том, что ты нам неродной сын.
— Неродной? Как это неродной? Отец, ты что такое говоришь? Мама, почему ты молчишь?
— Наверное, мы должны были рассказать тебе раньше, — глаза Олавии засверкали слезами, как озерные звезды. — Сможешь ли ты нас простить за наше молчание? У тебя другой отец и другая мать.
— Вот так новости. — Юноша помолчал, переводя взгляд с отца на мать. — А чей же я в таком случае? Чей?
— Ты сын Патриция.
* * *
После затяжных дождей Марс становился прекрасен своей особой неповторимой красотой. Легкие облачные перья прошивали тонкие солнечные стрелы, но они не сжигали, не терзали, а согревали его мир. В мгновения землю покрывали густые ковры сочной темно-зеленой травы с яркими цветочными подпалинами. Даже вечно штормящие волны Торгового Моря успокаивались, превращаясь в сверкающее багровое зеркало.
Иногда на Марсе появлялись птицы. Неизвестно, откуда они брались и куда затем исчезали. Белые, черные, желтые, большие, маленькие — разные. Одно их объединяло: они никогда не пели.
* * *
Не проронив слова, Леброн смотрел куда-то в пространство поверх головы Аргона.
— Леброн! Прошу тебя, не молчи! — взмолилась Олавия. — Скажи хотя бы слово!
— Вот, значит, как, — медленно произнес он. — Что ж, наконец-то все прояснилось, теперь мне все стало ясно… яснее ясного.
— Милый мой, что это означает? Неужели ты чувствовал себя чужим? Разве мы любили тебя меньше Ластении? Хоть единым словом, жестом, поступком провели меж вами грань?
— Мама, что ты, я совсем не об этом, — Леброн запустил пятерню в жесткие черные кудри. — Даже не знаю, как объяснить… Порой я очень явственно ощущал нашу разницу, чувствовал, что вы другие, будто вы живете на солнечной стороне, а я на сумеречной. Но я не знал, как это истолковать.
— Понимаю тебя, сын, — Аргону все труднее и труднее становилось дышать, чего ранее с ним не случалось. — Но почему ты никогда не рассказывал о том, что тебя беспокоит?
