И ад следовал за ним | страница 7



Но ветер снова дунул, и секретный документ метнулся под стоящий автомобиль, припал к колесу — тут я и настиг его, и взял, как мяч, на живот к величайшему разочаро­ванию иностранных агентов, бродивших по площади Несостоявшегося Ксендза в поисках легкой добычи…

Третья остановка метро, выхожу из по­следнего вагона, замедляю шаг, пропускаю всех вперед, запоминаю облики, одна тетуш­ка обернулась, сверкнули очки, утешает, что мною еще интересуются женщины. Вроде все чисто, впрочем, проверка в метро похожа на проверку на переполненной Пиккадилли…

Но главное — оторваться от района, где брошена машина. Если ее найдут, то начнут шуровать вокруг…

Челюсть, конечно, сделал карьеру, ничего не скажешь. Правая рука Мани. И не только благодаря своей бабе и всесильной фортуне — башка у него приличная, пре­красный череп, карамба!

Ах, как умел он обыгрывать даже са­мый малый бильярдный удар фирмы, как изящно шлифовал он язык документов, тор­жественно текущих наверх! Деревенская лужа оборачивалась всемирным потопом, и казалось, что правительства, страны и целые континенты приходят и уходят лишь по мано­вению дирижерской палочки Монастыря и нет никаких объективных законов, открытых раз­ными Гегелями и Марксами,— просто Маня, Челюсть, я и другие скромные и самоотвер­женные ребята тянем, как бурлаки, баржу Истории, а Самый–Самый и Сам стоят на берегу, смотрят в подзорную трубу и коррек­тируют путь.

Коленька на десять голов выше своего шефа Мани, способного часами метаться между формулировками «считаем возмож­ным» и «считаем целесообразным», как буриданов осел между двумя охапками сена. Челюсть, конечно, молоток, морда, правда, подкачала: лошадино–удлиненная, как он утверждает в кругу ближайших друзей, унаследованная от предков–декабристов (в анкете — сам видел — твердо проставлено: «из крестьян», удивительно, что кусок лаптя забыл приклеить). И уши торчат, просве­чивают на солнце.

Парочка на остановке автобуса (о, бой­ся влюблен­ных парочек, рабочих–ремонт­ников у места встречи, киоскеров, газетчиков, торговцев цветами и пирожками!), «хонда» и «кортина» из боковых переулков — терпеть не могу проверяться без машины, а на маши­не опасно: случайная бригада или выбороч­ный контроль над районом, они любят эти штучки! — два велосипедиста, «фиат», где же автобус?

Вот и он, краснобокий симпатяга! Всего человек–то шесть, тихо, спокойно дремлют. Смотрю назад: пошел дождь, стекла запоте­ли, и совершенно бесполезно бдеть дальше. А вдруг Генри не выйдет на встречу? Вот будет номер! Но пусть лучше будет запасная, чем полное фиаско на этой. Вдруг потянуло в сон — совсем спятил! Стареешь, Алик, старе­ешь! О, где твоя юность? Утраченная све­жесть? Зеленая велюровая шляпа? Серое ратиновое пальто из монастырского ателье? Посиделки до утра? Ведь две ночи мог не спать — и как штык! Где прошлогодний снег? Увы, бедный Йорик!