Еще одна остановка, карамба, дождь, нажимаю кнопку «по требованию», остановка, прыгаю в люк, раскрываю зонт–парашют, дальше — через проходник[6] меж двухэтажных коттеджей к железнодорожным шпалам и на Глостер–роуд.
Центр обожает проходники с переходом через железную дорогу — ведь это отрезает навеки возможный «хвост», идея проходников приводит шефа Маню в экстаз, а потому все это будет тщательно расписано мною в отчете: «В проходник за мною никто не последовал, при выходе оттуда ничего подозрительного не зафиксировано», впрочем, лучше «не было», дотошный Маня наморщит лоб, почешет «ежик» и спросит: «Не зафиксировано — это что? Возможно, было, но Алекс не видел, да?» — отчет и контроль, как атланты, подпирают купола Монастыря.
Вот и железная дорога; надеюсь, что мышки–норушки еще не научились прыгать через рельсы в своих быстроходных каретах.
До встречи осталось целых пятнадцать минут, но лучше раньше, чем позже, никогда не забуду, как опаздывал однажды на явку и мчался по улицам во весь опор среди бела дня, расталкивая и пугая достопочтенных леди и джентльменов. А однажды перед встречей схватил живот, хорошо, что дело было в парке. А если серьезно: нашему брату неплохо носить с собою портативный ночной горшок.
Скоро ровно год, как я вернулся из славного Мекленбурга и приступил к реализации проклятой «Бемоли», черт побери, как летит время, невнятное и бесшумное!
Вызван я был в столицу высочайшим указанием Мани, вызван срочно и торжественно, проведен через все границы и Контроль в духе самой образцовой конспирации, и — что самое невероятное! — принят на дружескую грудь лично Челюстью, ибо встречал он меня прямо в аэропорту Графа — Владельца крепостного театра, впервые так обласкало меня начальство.
— Что произошло? — спросил я, не спеша освободиться от железных объятий и все еще размышляя, за какие такие грехи меня срочно вызвали под родные осины.
— Мы должны срочно ехать к Самому! Немедленно!
— Могу я заехать домой переодеться? — я был в добротном остинридовском твиде и брюках из cavalry twill[7], с цветастым шейным платком под клетчатой рубашкой и не имел особого желания являться пред светлейшие очи в таком богемном виде: Сам любил строгие костюмы, однотонные галстуки, суровость и аскетизм во всем — брал пример с Несостоявшегося Ксендза.
— Ты что? С ума сошел! Нас же ждут!
И мы помчались по средней полосе, светя фарами и рыча спецсигналом — так, наверное, летел гонец к царю Салтану с вестью, что родила царица в ночь.
