Затем мы сидели vis–a–vis у блестящего, без единой пылинки письменного стола Челюсти и проникновенно смотрели друг другу в глаза.
— Не каждому, Алик, дают такое задание. К тому же лично Сам… Это большая честь!
— Что провалила эта Крыса?
— Очень много. Несколько агентов. И утечки идут все время, а мы даже не в состоянии определить, на каком уровне она сидит. Потом я дам тебе полную справку.
— Какие–нибудь зацепки?
— Практически никаких,— мрачно ответил Челюсть,— но до Крысы еще идти и идти, а сейчас нужно провернуть первую часть «Бемоли», создать заделы перед первым шагом. Иди в архив, еще раз перечитай дело Генри. Тебе нужно будет съездить в один городок, там есть интересный материал…
И я поехал в городок, что на карте генеральной кружком означен не всегда, трясся в переполненной электричке (машиной меня не осчастливили, несмотря на вопли о Святой Конспирации: «Знаете, Алекс, у нас на носу юбилей создания Ордена, весь служебный транспорт задействован… Да и кого вы можете случайно встретить в нашей электричке? Иностранные агенты и ваши друзья по лондонскому Сити вряд ли пользуются ею, иностранцам ездить там рискованно, могут и огреть бутылкой, завидев пижона в фирменной одежде… поэтому найдите в чулане какой–нибудь тулупчик и поезжайте с Богом!»), смотрел на канавы с ржавыми колесами, разодранными башмаками, консервными банками и думал, когда все это кончится.
Встретил меня на перроне глава местного прихода Евгений Константинович, жизнерадостный человек в бородавках и просторной «болонье», усадил в оперативную машину и незамедлительно повез к предмету моих служебных вожделений.
В машине мы молчали (Евгений — в дальнейшем Болонья — оказался великим конспиратором и держал шофера на подозрении), терпеливо качались на ухабах и разглядывали пролетающие пейзажи: полуразрушенная церквушка, над которой печально кружились вороны, словно раздумывая, приземлиться ли на сгнивший купол или взмыть подальше от него в бескрайнее небо, огромные ямы с лужами, горы щебня, глубокие борозды грузовиков, облупленный корпус, окруженный деревянными домишками и веревками с бельем, словно прибыли мы в день всеобщей стирки.
Рынок ютился во всей своей великолепной убогости на заднике грязного двора: несколько потемневших от вековых дождей деревянных стоек с синими цыплятами, чахлыми пучками зелени, перевязанными белыми нитками, кучками моркови и картошки — и над всем этим нависали небритые силуэты изможденных самогоном мужиков и квадраты кособоких баб, закутанных в платки.
