— А как же свобода? — подначил Артём. — Помнишь, как ты мне насчет нее соловьем заливался?
— Дурак был, вот и заливался, — помрачнев, ответил Гуселетов. — Не отрекусь — грешен. Но человек — не ангел. Не божественным разумом жив, сердцем трепещущим. Что на сердце, то и в голове. А в сердце у меня тогда пусто было. Поверь старому бродяге, лейтенант: для человека свободы нет. Я не шучу, на своей шкуре испробовал, своими мозгами дошурупил: человек без обязанностей хуже змея. Единственно возможный вариант свободы — это выбор души, кем ей быть: Сатаной или Человеком. В высшем понимании принцип воли означает только одно — способность осознанного причинения Зла.
— Ого, куда тебя занесло! — ухмыльнулся Артём. — Уж не адопроходец ли тебя на эту мысль натолкнул?
— Он тоже, — угрюмо ответил Гусь. — Весной я обитал в дачных поселках: сегодня там, завтра здесь. И в конце апреля набрел на один особняк. Дворец, понимаешь ли, а оградка плевая, можно сказать — никакой. Откуда мне было знать, что у него собаки ученые и по пустякам не визжат?! Перемахнул изгородь, тут они меня и взяли в клещи, сбили с ног, прижали рожей к земле… Все, думаю, пришел мой смертный час — загрызут. — Он хватанул добрую дозу успокоительного и продолжал, заметно повеселев. — На мое счастье, хозяин дворца был дома, и охрана не дремала — откуда ни возьмись нарисовались два добрых молодца и освободили меня из собачьих клыков. Ну, скажу тебе, лейтенант, и хоромы же у него! А пойло! А закусь! Был он изрядно во хмелю. и по этому случаю обрадовался захожему человеку, даже такому, как я. Говорил он мало и путано, больше пил, но и того, что я услышал, оказалось довольно, чтобы волосы дыбом поднялись. Согласись, лейтенант, что не каждый день встречаются люди, посещающие Ад так же просто, как мы сортир!
— Это в Аду, что ли, капитал себе сколотил? — перебил Артём.
— Посредством своих путешествий, — кивнул Гусь. — Я плохо понял, поскольку был уже изрядно «под шафе», но за экспедиции платят ему сумасшедшие бабки.
— Кто?
— Да все, у кого они есть! — огрызнулся Гусь при виде скептической физиономии собеседника. — Просидели мы с ним, сколько, даже не знаю, залили изрядно и слопали груду всевозможных деликатесов, а потом отправили меня восвояси с бутылкой виски, батоном колбасы и предостережением насчет вторичного появления. В другой раз нарисуешься, говорят, собакам скормим. И помалкивай.
Он аккуратно, почти нехотя, допил стакан и запустил зубы в свое кулинарное сооружение.
